Стоуни шагнул к Лурдес и положил руку на ее ладонь, чтобы ощутить плод.
— А он уже большой, — произнес он.
Лурдес накрыла его руку своей.
— Посмотри на Марию, — сказала она.
Стоуни поднял глаза на статую, тоже белую, как кость. Лицо статуи было практически лишено выражения. Круглые глаза, римский нос, розовые лепестки губ. Стоуни возмущало обилие статуй в католических церквях. Это походило на идолопоклонство.
— Я не поклоняюсь статуям, — заявил он.
— Я тоже им не поклоняюсь, ты, протестант-атеист! — шепотом ответила Лурдес. — Я смотрю не на статую. Это же воплощение чистоты и святости. Здесь человеческое лицо отображает идею чистоты. Хоть в это ты веришь?
Стоуни пожал плечами.
— Мне нужно знать, веришь ли ты, — настаивала Лурдес, сильнее прижимая к животу его руку. — Для меня это важно.
Стоуни прикрыл глаза. Идея Бога, Иисуса и всего, что с ним связано, всегда была для него абстракцией, чем-то вроде космического сплетения нервных окончаний, породившего Вселенную, которое затем отошло на задний план. Они с матерью ходили в церковь изредка, а отец и вовсе там не появлялся. Но ради Лурдес, ради ее приверженности религии Стоуни сосредоточился и вообразил живую женщину, которая могла бы быть Девой Марией, затем мысленно убрал все краски с ее лица, и она стала белой, словно кость.
— Ты правда думаешь, что она была девственницей?
— Я думаю, она была чиста, — сказала Лурдес, — Чтобы родить Бога, нужно быть чистой. Ты веришь в чистоту?
Стоуни открыл глаза и кивнул.
— Да, верю. Ты чиста.
Он наклонился и нежно коснулся губ Лурдес. Оторвавшись от нее, он убрал руку и посмотрел на статую. Как ни ужасно, она казалась ему почти языческой. Он вынул из кармана смятый фиолетовый цветок. Стоуни вложил его в раскрытую руку статуи.
— Освяти нашу любовь, — попросил он.
— Глупый, ей это не нужно. — Лурдес забрала цветок и воткнула себе в волосы над ухом.
2
Вэн ощущал, как мощь Вселенной прокатывается у него под кожей, воспламеняет кровь, гонит его в дождливую ночь.
— Лошадей! — крикнула Диана — Мы едем охотиться! — Ее волосы развевались на ветру, словно грива. Одежда прилипла к изящному телу, обрисовывая груди, которые он совсем недавно целовал, живот, к которому прижимался, гладкие и стройные ноги, с такой готовностью раздвигавшиеся перед ним, словно Диана была дешевой шлюхой из Нью-Лондона…
— Это черт знает что! — засмеялся он, но все равно побежал за ней к конюшням. — Полный идиотизм!
Вэн перекрикивал дождь, ощущая, как жизненная сила Дианы проникает в него, воодушевляет его, заставляет думать, будто в этом жалком существовании имеется какой-то смысл.
Он больше не чувствовал себя глупым Вэном Гробфордом, остолопом, который никогда не мог понять, отчего собственная мать так сильно его не любит, почему отец обращается с ним так грубо, почему весь этот чертов городишко не падает перед ним на колени…
Сейчас он был больше самой жизни. Вот он, с богиней из летнего дворца, похотливой красавицей, они седлают лошадей на конюшне богатого дома, они едут по гравиевой дорожке сквозь пелену дождя, проезжают под густыми деревьями, под пологом из оранжевых, золотых и желтых листьев, не пропускающим ничего, кроме струй воды. И молнии на мгновение освещают дневным светом дорогу впереди.
Вэн и самого себя ощущал каким-то богом, казался себе красивым, сильным и неудержимым. Прошло несколько минут, а Диана уже нашла дичь. Олень понесся прочь, напуганный топотом конских копыт. Но у Дианы был лук, она вложила стрелу…
Она выпустила стрелу, и та описала идеальный полукруг…
Ее пальцы, лук, полет стрелы и олень, который попытался спастись в кустах, когда стрела угодила ему в левый бок. Потом еще одна стрела и еще… Лошади, кажется, знали лесные тропы и упорно преследовали раненого оленя.
И наконец, Вэн, которому казалось, будто у него на ногах выросли крылья, будто приливная волна чистой энергии несет его, спрыгнул на землю и вцепился оленю в горло, подставляя голову животного под вспышку молнии. Волосы его разметались и летели по ветру, глаза, хоть он об этом не знал, налились кровью. Он мертвой хваткой сжимал горло животного, испускающего дух…
— Ножом!
Диана хлопала в ладоши, светясь чистой радостью. Она была чертовски хороша, и все это было для нее. Он прикончит этого оленя для нее. Она завалила дичь, зато он прикончит ее.
Он протянул руку к ремню, снял охотничий нож. Достал из ножен и поднял над головой. Молния осветила белым светом лес вокруг…
Деревья на миг показались мужчинами и женщинами, завернутыми в плащи, ветки и листья были их волосами, а их глаза сосредоточены на нем, словно в ожидании чего-то важного…
Нож блеснул в ранних сумерках. Он глубоко погрузил лезвие в оленье горло — раз, другой… выдергивал его и снова вонзал…
Кровь текла по его рукам…
Диана хохотала, запрокинув голову…
— Еще! — кричала она. — Еще!
Молния сверкнула…
Она протянула к нему руки, чтобы поймать алые брызги. Ему показалось, из раны животного забил фонтан нефти. И бил несколько секунд, когда лес из белого становился черным, чтобы потом снова озариться ослепительным светом.
Вэн ощутил прилив сил, когда опустил на землю мертвого оленя. Его член затвердел, он снова хотел ее. Желание горело в нем, и этот неугасимый огонь зажгла в нем она. Они оба были испачканы оленьей кровью, похожей на вино. Ее кожа, ее грудь… Она подползла к нему на коленях, и их языки соединились, их губы, их руки… Он ощущал ритмичное движение ее бедер, когда они совокуплялись рядом с тушей в засыпанном листьями лесу, а ночь и дождь наступали на них со всех сторон.
И когда он уже был готов дойти до высшей точки внутри ее, Диана вдруг отстранилась.
— Нет, нет, — прошептала она. — Позже. Надо добыть еще одну дичь.
Но в нем все болело от возбуждения, он хотел оставаться в ней не только членом, но всем телом, всей душой… Он хотел замереть в ее влажном тепле и больше не выходить наружу. Ярость заполнила его, а следом пришло изнеможение. Он привалился к испачканной кровью туше.
— Я слишком устал, чтобы охотиться. Слишком устал, детка.
Вэн закрыл глаза, как ему показалось, первый раз за много дней, и тьма в его душе взорвалась, заволокла его разум, он увидел демонов, выскакивающих из адских костров, ощутил запах паленой человеческой плоти, услышал крики женщин, которых швыряли в ямы с раскаленной лавой…
Когда со следующей вспышкой молнии он открыл глаза, Диана оказалась так близко, что он не мог даже отчетливо видеть ее лицо.
— Добудем еще одну дичь сегодня, а потом ты получишь меня навсегда — Она слизнула кровь с его щеки. — А я получу тебя.
