— Какая разница? — смеется он.
— Ты душа Перри?
— Может быть. Типа того. Называй как хочешь.
— Ты… в раю?
Он с хохотом дергает себя за окровавленную рубашку.
— Не совсем. Я в тебе, Р. Вот попал, да? — снова хохочет он, глядя на мое переменившееся лицо. — Но знаешь, Я-Старый-И-Мудрый расстался с жизнью довольно мрачным образом. Тебе стоит с ним пообщаться и понять, что происходит, пока не начнется… ну ты знаешь. Что бы ни началось.
Я поворачиваюсь к окну. Не видно ни моря, ни и пи, только шелковые призрачные горы внизу и груды облаков наверху.
— Куда мы летим?
— Куда глаза глядят. — Он с ехидством воздевает глаза к небесам, потом улыбается. — Ты поможешь мне туда добраться, а я помогу тебе.
Самолет трясется в воздушных потоках, и внутри у меня все сжимается.
— Зачем тебе мне помогать? Ты же из-за меня погиб.
— Да ладно, Р, ты что, до сих пор не понял? — Кажется, мой вопрос его расстроил. Он смотрит на меня с лихорадочной напряженностью во взгляде. — Мы с тобой жертвы одной и той же болезни. Мы воюем на одной стороне, просто на разных фронтах. К тому же мы с тобой давно слились воедино — поздновато мне тебя ненавидеть. Моя душа — твое сознание. Все, что осталось от меня, слилось с тем, что осталось от тебя, переплелось и перемешалось. — Он от души хлопает меня по плечу, так что даже больно.
— Мы с тобой, мертвячок, влипли вместе.
Самолет дрожит. Штурвал перед ним дергается, но Перри не обращает на него внимания. Не знаю, что сказать, и говорю просто "ладно".
— Ладно, — кивает он.
Пол снова дрожит под ногами, как отголосок далеких взрывов.
— Вот что, — говорит он, — Бог сделал нас партнерами. Надо бы обсудить, что делать. — Он глядит на меня и со вздохом чешет подбородок. — В последнее время у нас в голове жужжит целый рой вдохновенных мыслей. По-моему, ты не догоняешь, в какую бурю мы с тобой летим.
В салоне мигают красные огни. Откуда-то снаружи доносится скрежет.
— Мне чего-то не хватает?
— Стратегии, например. А то мы мечемся по этому городу как котята на псарне. Ты только болтаешь о том, как переменить мир, и вылизываешь лапы, а питбули медленно сжимают кольцо. Ну, что планируешь делать, киска?
Облачная вата за окном наливается свинцом. Свет начинает мигать, стопки моих сувениров погромыхивают.
— Пока не знаю.
— И когда узнаешь? Все меняется. Ты, твои мертвые приятели — мир готов к чуду. Чего мы ждем?
Самолет дергается — и пикирует вниз. Падаю в кресло второго пилота. Мой желудок поднимается куда-то в горло.
— Я не жду. Я действую.
— Что? И что же ты делаешь?
— Стараюсь, — отвечаю я, хватаясь за сиденье своего кресла. Самолет пикирует с ревом. — Хочу перемен. Заставляю себя о них думать.
Перри кривится, но молчит.
— Это ведь уже что-то — первый шаг, так? — ору я во всю мочь, пытаясь перекричать рев моторов. — С этого все и должно начинаться.
Самолет снова дергается, и все мои сувенирные стопки рушатся — картины, диски, тарелки, куклы, любовные записки разлетаются по всему сатину. В кабине мигают огоньки, радио щелкает голосами.
Р! Ответь! Что с тобой?
Лицо Перри застыло, в нем не осталось ни намека на веселье.
— Нам еще много дерьма предстоит разгрести. В маетности, кое-что случится прямо за воротами кладбища. Ты прав, хотеть перемен — это первый шаг. Но второй — это добиваться их. А то смотри, Все на свете проспишь! А ведь с тобой теперь моя девочка.
Слушай, я сейчас испугаюсь! Очнись!
— Я знаю, я ее не заслуживал, — продолжает Перри. Его тихий голос без труда заглушает все вокруг. — Она подарила мне все — а я что сделал? А я все просрал. Настала твоя очередь, Р. Береги ее. Она гораздо ранимее, чем кажется.
Очнись уже, придурок! Очнись немедленно, или я тебя пристрелю!
Киваю. Перри тоже кивает, затем поворачивается к окну, сложив руки на груди. Штурвал дергается, как ненормальный. Облака расступаются, мы мчимся к земле, прямо на Стадион. Вот и они, печально знаменитые Р и Дж, сидят на одеяле на промокшей от дождя крыше. Р поднимает глаза, видит нас, его глаза распахиваются все шире, а мы…
Мои глаза распахиваются. Я пытаюсь проморгаться, чтобы реальность пришла в фокус. Я стою перед небольшой могилой на импровизированном кладбище. Рука Джули на моем плече.
— Ты снова с нами? — спрашивает она. — Что это было?
Озираюсь и прокашливаюсь.
— Извини. Замечтался.
— Странный ты. Пошли, не хочу здесь больше оставаться.
Она быстро шагает к выходу. Мы с Норой направляемся за ней. Нора старается идти вровень и бросает на меня косые взгляды:
— Замечтался?
Киваю.
— Ты говорил сам с собой.
Молча смотрю на нее.
— Громкие слова говорил. Кажется, я разобрала "чудо".
Пожимаю плечами.
Шум города водопадом льется в уши, стоит охраннику впустить нас на порог Стадиона. Не успели за нами закрыться ворота, я снова чувствую шевеление в животе. Ну вот, Р, началось. Готов?
— Черт возьми, — вполголоса бормочет Джули. Из-за угла прямо перед нами появляется генерал Гриджо, ее отец. В сопровождении еще двух военных офицеров он направляется прямо к нам. Их форма, впрочем, далека от традиционной. Они одеты в простые светло-серые рубашки и рабочие штаны — ни нашивок, ни погон, ничего. Карманы, пояса для инструментов и ламинированные бейджики. Крупнокалиберные пистолеты поблескивают в поясных кобурах.
— Спокойно, Р, — шепчет Джули. — Ничего не говори, притворись… что стесняешься.
— Джули! — неловко выкрикивает генерал с довольно большого расстояния.
— Привет, пап, — говорит Джули.
Генерал и его свита останавливаются перед нами. Он легонько сжимает ее плечо:
— Как дела?
— Нормально. Ходила к маме.
У генерала сводит скулы, но он молчит. Смотрит на Нору, кивает ей, переводит взгляд на меня. Вглядывается повнимательнее. Достает рацию.
— Тед. Тот тип, который вчера мимо тебя проскользнул. Молодой человек в красном галстуке? Высокий, худой, бледный?
— Пап, — вмешивается Джули.
Рация трещит в ответ. Генерал убирает ее и достает наручники.
— Вы задержаны за несанкционированный доступ на территорию Стадиона, — сообщает мне он. — Вас препроводят…
— Господи, пап! — не выдерживает Джули и отталкивает его от меня. — Да что с тобой такое? Он же не преступник какой, он из Купола Голдмэн! И по пути его чуть не сожрали! Может, все-таки не надо на него собак спускать?
