— Спасибо, сэр. — Я беру бумаги и поворачиваюсь к выходу, но останавливаюсь на пороге. — Сэр? — Мой голос чуть слышно дрожит, хотя я и клялся себе, что буду держать себя в руках.
— Что, Перри?
— Разрешите задать вопрос, сэр.
— Спрашивай.
Облизываю пересохшие губы.
— Сэр, у всего этого есть смысл?
— О чем ты?
— Есть смысл продолжать все это делать? Ходить на вылазки… и вообще.
— Перри, я боюсь, что не понимаю твоего вопроса. То, что мы приносим с вылазок, помогает нам выжить.
— А зачем мы выживаем? Потому что рано или поздно мир станет лучше? Мы ради этого стараемся?
— Возможно, — отвечает он. Его лицо совершенно бесстрастно.
— А сейчас? — Мой голос унизительно дрожит, но я больше не могу его контролировать. — Прямо сейчас? Есть у вас хоть что-нибудь, ради чего стоит жить?
— Перри…
— Пожалуйста, ответьте, сэр. Пожалуйста.
Глаза Гриджо холодны, как мрамор. Какое-то слово формируется у него во рту, но так и не звучит. Он поджимает губы.
— Это неуместная тема для разговора, — говорит он и кладет руку на стол. — Вам уже пора. У вас есть работа.
— Да, сэр, — сглатываю я. — Извините, сэр.
— Полковник Россо ждет вас в клубе с заданием.
— Да, сэр.
Выхожу за дверь и закрываю ее за собой.
В присутствии полковника Россо я веду себя с безупречным профессионализмом. Прошу выдать задание для команды, и он с любовью и гордостью в прищуре близоруких глаз протягивает мне желтый конверт. Он желает мне удачи, я говорю "спасибо", он приглашает меня на ужин, я вежливо отказываюсь. Мой голос идеально ровен. Я не теряю ни капли самообладания.
По пути к выходу бросаю взгляд на спортзал. Из-за стекла на меня смотрит Нора. Как и на всех детишках на волейбольном корте за ее спиной, на ней надеты обтягивающие черные шорты и белая майка. Ее "команда" — жалкая попытка хотя бы на два часа в неделю отвлечь нескольких детей от реальности. Прохожу мимо, даже не кивнув. Уже на выходе слышу шлепанье ее кроссовок о кафельный пол.
— Перри!
Замираю, и двери передо мной захлопываются. Оборачиваюсь.
— Привет.
Она скрестила руки на груди и смотрит на меня твердым взглядом.
— Сегодня твой день, да?
— Наверное.
— Куда пойдешь? Уже все распланировал?
— Старое здание "Пфайзера" на Восьмой авеню.
— Ничего, — быстро кивает она, — хороший план. И к шести уже вернешься, так? Не забыл, что сегодня мы идем в Сад? И не надейся, что мы дадим тебе прохандрить весь день в одиночестве, как в прошлом году.
Смотрю на детей в спортзале. Они бьют, атакуют, валяют дурака, смеются и ругаются.
— Не уверен, что у меня получится. Эта вылазка может продлиться дольше обычного.
Нора продолжает кивать:
— Ага. Ясно. Потому что здание перекошено, полно трещин и тупиков и там надо ходить очень осторожно, да?
— Да.
— Ясно. Уже изучил? — спрашивает она, указывая на конверт у меня в руках.
— Еще нет.
— Наверное, стоит все-таки прочитать бумаги, Перри. — Нора стучит ногой по полу, все ее тело дрожит от едва сдерживаемой злости. — Тебе же надо знать, какие у твоих подчиненных сильные и слабые стороны, ну и вообще. Например, у меня. Потому что я в команде.
— Что? — невыразительно переспрашиваю я.
— Что-что, что слышал. Россо сам меня вчера включил. Так ты знаешь мои сильные и слабые стороны? Ты не задумал ничего такого, что окажется для меня слишком сложным? Мне очень не хотелось бы подвергать опасности твою первую вылазку во главе группы.
Отрываю край конверта и начинаю просматривать имена.
— Джули тебе говорила, что она тоже записалась? Мои глаза скачут со страницы на страницу.
— Да-да, говнюк ты несчастный, или для тебя это проблема? — Ее голос дрожит, она вот-вот расплачется. — Или ты возражаешь?
Распахиваю двери и выбегаю на холодный утренний воздух. Птицы над головой. Безмозглые голуби, крикливые чайки, мухи, жуки, пожирающие дерьмо, — дар полета растрачен на самых бесполезных и бессмысленных тварей. Что, если бы он был мой? Эта безграничная, совершенная, невесомая свобода. Ни заборов, ни стен, ни границ; я летал бы где угодно — над океанами и континентами, над горами, и джунглями, и бескрайними равнинами, и где-то там, где-то далеко-далеко я нашел бы смысл.
Я тону в воспоминаниях Перри. Я глубоко в черной земле. Где-то высоко у меня над головой — сплетение корней и червей, перевернутое кладбище, где гробы вместо надгробий, а памятники, закопанные глубоко в небесную пустоту, прячут все имена и эпитафии, оставляя мне лишь гниль.
Чувствую шевеление в земле. Ко мне прорывается рука и хватает за плечо.
— Привет, мертвяк.
Мы в "боинге". Мои сувениры аккуратно разложены в стопочки. Проход устелен восточными коврами. Проигрыватель тихо мурлычет голосом Дина Мартина.
— Перри?
Он в кабине, в кресле пилота, руки на штурвале. Он в форме — белая рубашка заляпана кровью. Улыбается мне и указывает на иллюминаторы, где мимо пролетают слоистые облака.
— Мы приближаемся к высоте крейсерского полета. Можете отстегнуть ремни.
Медленными, осторожными движениями я встаю и захожу в кабину. Тревожно смотрю на него. Он ухмыляется. Провожу пальцем по знакомой пыли на приборах.
— Это ведь не твое воспоминание.
— Нет. Твое. Я хотел, чтобы тебе было спокойнее.
— Я сейчас стою на твоей могиле, да?
Он пожимает плечами:
— Наверное. В лучшем случае там мой пустой череп. Вы с друзьями почти все с собой унесли, помнишь?
Начинаю извиняться, но он закрывает глаза и отмахивается.
— Не надо. Это давно в прошлом. К тому же это не ты меня убил. Я сам себя убил — я, старый и мудрый. Ты, кажется, больше общаешься с другой моей версией — молодой, наивной и сочиняющей роман "Призраки против оборотней". Я бы сейчас предпочел не вспоминать, что умер.
Бросаю на него неуверенный взгляд.
— Ты гораздо веселее, чем в воспоминаниях.
— Тут другой масштаб. Сложно принимать свою жизнь всерьез, когда видишь ее целиком.
Смотрю на него с сомнением. Он выглядит очень убедительно — даже прыщики на месте.
— Ты… это правда ты?
— И как это понимать?
— Ты, с кем я все время разговариваю. Это правда ты? Или… объедки твоего мозга?
