— Вот ты сама говорила об угрызениях совести. А знаешь, ведь угрызения совести — это страшные муки. Раскаяние поглотило меня с головой, и я обречен еще долго оплакивать содеянное. — И он ей слегка улыбнулся, как бы для того, чтобы смягчить горечь следующих слов: — Но к концу прошлой недели я почувствовал, что этому пора положить конец. Я терпел от тебя многое, гораздо больше, чем стал бы терпеть от любой другой женщины. Но так как я, как никто другой, знал, что у тебя были причины так вести себя, я мирился со всем, хотя пару раз ты так вывела меня из себя, что я готов был тебя ударить.
Келли знала, что он говорит правду. Она хорошо помнила тот день, когда он ушел к себе в кабинет, громко хлопнув дверью. Тогда ей показалось, что он вот-вот взорвется и швырнет в нее чем-нибудь. И, вспомнив некоторые язвительные ремарки, которые она позволила себе бросать в его адрес, Келли сама испытала легкий укол совести.
— И вот в прошлую пятницу, — продолжил Билл, увидев, что она молчит и что ей нечего на это возразить, — в прошлую пятницу, когда я спросил тебя, жива ли еще любовь, которую ты питала ко мне, или я погубил ее безвозвратно…
Келли попыталась вырвать у него руку, ей захотелось убежать от него. Но он не отпустил ее. Билл ухватил ее еще крепче, взяв в свои ладони и другую ее руку, так чтобы она не могла вырваться.
— …И я увидел ответ в твоих глазах. Я понял, что ты любишь мне по-прежнему, несмотря на все, что я тебе сделал. Я понял это еще до того, как ты вернулась с опухшими от слез глазами. Тогда я и решил, что если мы хотим сохранить наши отношения, то мне предстоит сделать решительный шаг.
Келли не могла больше смотреть ему в глаза. Отведя взгляд, она тупо уставилась на их сплетенные руки. Никогда в жизни она еще не чувствовала себя такой несчастной, пытаясь сохранить хоть крупицы гордости.
— Но ты… ты не обязан на мне жениться, только потому, что увидел… что я… что мне не все равно, — деревянным голосом проговорила она.
Билл выпустил одну ее руку, и остатки здравых мыслей окончательно смешались у нее в голове, когда он обнял ее, крепко прижал к себе и, выпустив другую ее руку, взял ее осторожно за подбородок, поднял ее лицо к себе. Глубоко заглянув в ее глаза, которые уже не могли больше избегать его взгляда, Билл улыбнулся. Затем наклонил голову и нежно поцеловал Келли в губы, как бы давая сладкое благословение.
— Дорогая моя, — взволнованно заговорил он, все так же глядя Келли в глаза. — А ты до сих пор не поняла, что я терпел все твои дерзости только потому, что люблю тебя?
— Ты… любишь меня?! — воскликнула она недоверчиво, и глаза ее распахнулись.
— Да, я люблю тебя до безумия, — подтвердил Билл с такой нежностью в голосе, что у нее перехватило дыхание. — Я понял, что люблю тебя, в тот момент, когда ты приехала в мой дом в Суррее.
— Но ведь ты не можешь, не можешь любить меня. — Она никак не могла в это поверить. — Ты ведь так ужасно вел себя… сначала, — вспомнила она, невольно заалевшись, вспоминая последовавшие за этим события.
— Поверь мне, моя единственная, любимая, просто я тогда считал, что не имею права к тебе привязываться в сложившихся обстоятельствах, и нарочно был с тобой вредным, противным.
— Привязываться ко мне? — переспросила она, все еще не в силах поверить в реальность происходящего. Неужели Билл только что сказал ей, что любит ее? Возможно ли такое?
— Да, ты мне понравилась, можно сказать, с первого взгляда, — подтвердил он. — Но поначалу, так как я считал тебя виноватой в несчастье моего брата, я хотел подавить в себе это чувство, боролся с ним всеми силами. Я боялся, что моя привязанность к тебе отвлечет меня от исполнения моего коварного замысла, который мне хотелось осуществить во что бы то ни стало…
— Ах, вот почему ты так ужасно обращался со мной тогда, дома… Из-за своего плана? — спросила она, пораженная этим откровением. Ведь если бы он до конца так и оставался сухим и жестким с ней, она не осталась бы у него ночевать… И тогда между ними ничего не было бы…
— Я тогда только начал догадываться, что влюбился в тебя. И мой злокозненный план был в действии, когда мы работали с тобой. Я ведь злился на себя за то, что позволил себе увлечься такой женщиной, какой считал тебя тогда. Но ты вывела меня из этих размышлений, когда я заметил, что ты чуть не плачешь. Для меня это было такое блаженство — когда я несколько минут держал тебя в моих объятиях. Но тут снова вернулись мысли о Скотте и погасили мое сочувствие. Мне приходилось заставлять себя все время помнить про него, про его травму, — так мне было легче сосредоточиться на мыслях о мести, какую я тебе уготовил, как считал, вполне заслуженно.
Билл поник, и лицо его затуманилось, но он все так же крепко прижимал ее к себе. Келли посмотрела ему в лицо и поняла, что он пытается справиться с воспоминаниями о том, что произошло потом. И без слов поняла, что он вспомнил, как безоглядно и радостно она отдала ему себя.
— О, любимая моя! — произнес Билл, с трудом сдерживаясь. В глазах его заблестели слезы. — Ты даже представить себе не можешь, как я переживал, когда оказалось, что ты не только не спала с моим братом, но вообще не принадлежала до меня ни одному мужчине. Нестерпимые муки разрывали меня на части. На рассвете я покинул тебя. Я не мог ни о чем думать, кроме тебя. К тому же мне стало понятно, что Скотт, которому я всегда полностью, как никому другому, доверял, как оказалось, обманывал меня, намеренно ввел меня в заблуждение, давая понять намеками, что вы с ним любовники. И вот в таком состоянии, когда я не знал, как жить дальше и кому теперь верить, ты и застала меня тогда, на рассвете, когда вошла и сказала: «Доброе утро». Я повернулся и увидел тебя, понимая, что поступил с тобой подло, гнусно. Я ненавидел себя. Страшное бремя вины буквально придавило меня к земле, и я выместил это кошмарное состояние на тебе — злобно накинулся на тебя с обвинениями.
Келли знала, что до конца жизни не сможет забыть того момента, когда весь мир полетел вверх тормашками. Но, всмотревшись в Билла, она увидела, что если тогда весь мир для нее погрузился во тьму, то, по крайней мере, она была не одинока в своих страданиях, потому что сейчас при одном только воспоминании о том утре на лице Билла появилось несчастное затравленное выражение.
— Да, ты сказала, что любишь меня, и рассказала правду о том, почему расторгла помолвку. Но это, как ты понимаешь, только усугубило мое страшное чувство вины перед тобой — эта вина буквально распяла меня. Оказалось, что мы оба, братья Макгаурен, принесли тебе горе и страдание, каждый пo-своему. Презрели твою любовь и преданность — знаешь, это было просто невыносимо. Мне надо было куда-то уйти, убежать от этого, выйти на свежий воздух, чтобы хоть немного прийти в себя.
Келли не знала, догадался ли он по ее глазам, что эта его душевная агония причиняет ей боль. Но вдруг его горестное выражение немного прояснилось, и, на лице начала медленно проявляться улыбка, которая пробивалась наружу из самой глубины сердца. Она пронзила ее таким теплом, Келли не могла не улыбнутся Биллу в ответ. Да, теперь ей придется поверить, что он на самом деле любит ее.
