Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
Но, оказывается, вопрос даже не в том, чья вакцина лучше (с Pfizer пыталась конкурировать британская компания GlaxoSmithKline со своим препаратом «Синфлорикс», защищающим от 10 разных видов вирусов). Дело в том, что эти вакцины вообще не нужны в России. По нормам ВОЗ прививать детей до 5 лет от пневмококка следует тогда, когда смертность от данной инфекции достигает 50 случаев на 1000 человек. По данным за 2013 г. в РФ от всех вообще болезней умерло меньше одного ребенка на 1000 человек этой возрастной группы. То есть государственные миллиарды были потрачены не потому, что детишек надо было срочно спасать от заразы, а лишь потому, что американцы «задобрили» чиновников.
А вот здоровье наших детей они поставили под угрозу куда большую, нежели несет мифическая пневмококковая инфекция. Дело в том, что Pfizer прославилась во всем мире многочисленными скандалами:
– В Нигерии монополист решил поэкспериментировать на детях со своей новой вакциной от менингита. В итоге 11 малышей скончались и десятки остались инвалидами.
– Власти Японии приостанавливали использование вакцины от пневмонии и менингита производства Pfizer после того, как от нее скончались четверо детей в возрасте от полугода до двух лет.
– В Великобритании Pfizer выиграл тендер на госзакупки препарата от эпилепсии. После этого лекарство было переименовано и его цена подскочила в 27 раз!
– В РФ благодаря «дружбе» менеджеров Pfizer с чиновниками многие препараты поступают на рынок по фальшивым сертификатам соответствия. То есть если вашего ребенка убьет очередная супервакцина, которую никто не испытывал в России и необходимость которой вообще не очевидна, то американцы лишь разведут руками: мол, мы не несем ответственности, спрашивайте с тех, кто тестировал препарат. А он и не тестировался!
В общем, бизнес и ничего более. А трупы – ну, это так, побочный эффект. Чем теснее коррупционные связи наших госчиновников с западными фармакологическими гигантами, тем больше угроз нашему здоровью создается. Побочный эффект этой «дружбы», замешанной на грязных деньгах и крови, – деградация отечественной фарминдустрии.
Насколько в России реален голод?
Ну, о голоде, как причине массового мора, наверное, говорить рано. А вот дефицит продовольствия, и, как следствие, его дороговизна и недоступность еды для бедных слоев населения, вполне реальная перспектива. Фундаментальных причин для этого две.
ПЕРВАЯ ПРИЧНА – крах экспортной трубы. Последние 25 лет страна жила по схеме «нефть в обмен на еду». Да, в 90-е годы нефть стоила копейки (впрочем, ее все равно меняли на еду), и потому при Ельцине приходилось брать на десятки миллиардов долларов кредитов и проедать их. Но отдавали при Путине эти долги, да еще с процентами, за счет доходов от подорожавшей нефти, потому схема обмена нефти на еду выдерживается строго. Поскольку экспортная экономика рухнула, всех экспортных доходов не хватит на воровство илитки и еду для бедных. Но илитка, как вы догадываетесь, воровать меньше не станет, потому еды кое-кому не хватит.
Да, я знаю, что вы мне возразите: мол, за годы путинизма сельхозпроизводство росло, мы уже почти обеспечиваем себя курятиной, все больше производим свинины и даже лосось в Мурманской области выращиваем ничуть не хуже, чем норвежцы. Ага, только есть один нюанс. Лосось – он, конечно, может быть и мурманский. Вот только 100 % малька – импорт, и почти 70 % кормов для откорма – тоже. И потому недостаток валюты и ее дороговизна ставят жирный крест на лососевых импортозаместительных фантазиях.
Формально РФ порядка 70 % продовольствия производит сама. Но при этом свыше 90 % семенного материала – импорт. Курятинка, говорите, наша, доморощенная? А корма, на которых она выращена? Нет, я не спорю, что и корма в значительной части «мэйд ин Раша». Вопрос в том, из чего они «мэйд» в этой самой Раше? Какова доля соевого и рапсового шрота импортируется, ась? А кормовые витамины и холин? А трактора, которые косят силос, неужели все отечественные? А заводы по производству комбикормов оснащены российскими линиями? Так что доля «локализации» нашего пищепрома отнюдь не 70 %, а значительно меньше.
Совершенно очевидно, что как только у правительства иссякнут запасы валюты для поддержания рубля (вопрос лишь, насколько их хватит – на год или два), валюта тут же подорожает настолько, что сделает недоступной по цене продукцию тех сельхозпредприятий, что зависимы от импорта. Ко всему прочему значительная часть нашего пищепрома принадлежит иностранцам. По мере падения платежеспособного спроса они просто уходят с рынка, консервируя производство до лучших времен.
ВТОРАЯ ПРИЧИНА – деградация самого сельхозпроизводства. Во времена нефтяной халявы дешевле было закупать готовую продукцию за рубежом, нежели производить у себя. Я не утверждаю, что делать масло в РФ было нерентабельно, но согласитесь, что делать масло с рентабельностью 5 % – совсем не то же самое, что барыжить новозеландским маслом, имея маржу 10 %. Именно этим объясняется хронический инвестиционный голод в АПК. Рыба ищет, где глубже, человек – где лучше, а деньги стремятся туда, где они быстрее оборачиваются. Поэтому хроническое недофинансирование нашего агрокомплекса привело к ускоренному выбытию основных фондов.
Тем не менее, спорить не стану, в 2000-е сельское хозяйство, получив кое-что с нефтяных доходов, все же стабилизировалось, а местами даже росло после провала 90-х. Рентабельность выросла, по официальным данным, аж до 14 %, а темпы роста доходили до 7–9 %.
Диванные эксперты мне возразят, что, дескать, обвал рубля и продуктовые санкции – это благо для сельского хозяйства. Мол, теперича о-го-го как все расцветет и заколостится, замычит и заблеет, закудахчет, забулькает и захрюкает. Да с фига ли, дурачки? Да, дефицит той же говядины за счет снижения импорта неизбежен. Но это вызовет не взрывной рост производства, а рост стоимости мяса для потребителя. Высокая стоимость мяса вызовет снижение потребления. Логично? Для роста производства нужен растущий спрос и доступный кредит. Со спросом все очень грустно по причине падения доходов населения, которое меняет структуру потребления, компенсируя снижение потребления мясных продуктов увеличением доли картофеля, мучных продуктов и суррогатов. А по поводу доступного кредита вообще помолчим, как у свежей могилы.
Наконец, самое главное – «рост производства», например, в животноводстве – это зачастую не только рост производства мяса, а еще и забой стада, причем забивается не молодняк, а молочное стадо! Когда пускают под нож дойное стадо – это не просто тревожный звоночек, это уже оглушительный набат. Дело в том, что дойное стадо – результат многолетней селекционной работы: стадо адаптируется к климату, ветеринары вырабатывают устойчивость к заболеваниям, подбирается оптимальный режим содержания, очень тонко настраиваются корма. Пустить на колбасу молочное стадо легко, восстановить его – это опять годы работы и громадные затраты, в том числе и валюты.
Однако прошлогодний забой скота – это лишь прелюдия к тому «геноциду», который ожидает буренок в нынешнем году. Как поведал мне один мой читатель-фермер при личной встрече, все очень плохо:
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
