Окончив играть, гитарист положил инструмент на стул и беспомощно глянул на Исмара. В его глазах еще не потухли волнение и воля, которые он черпал в музыке. Исмар улыбнулся, гитарист склонился снова, почти касаясь головой струн.
— Выпейте со мной стаканчик, — предложил Исмар.
Музыкант бережно уложил гитару в футляр.
— Пива? — спросил он с каким-то странным акцентом.
— Что хотите. У меня денег хватит.
Две недели спустя, когда Камин вошел в кабинет Исмара Леви в компании «Аргос», тот спал — сидя, уронив голову на стол, рядом с чашками из-под кофе и двумя переполненными пепельницами.
Исмар принес для гостя термос с кофе, чистую чашку и два кубика сахара.
— Вы пейте, а я пока побреюсь.
Когда он вернулся, Камин спросил:
— Итак, вы устроились?
— Я подготовил материалы, чтобы вы могли сами обо всем судить.
Он рассказал о том, что можно зафрахтовать десять судов, описал каждое из них, называя на память имя владельца и запрошенную им цену. Он показал Камину папки с точными данными и рекомендовал купить судно «Хоран», построенное в 1923 году, поскольку на нем есть потайные закуты, о существовании которых невозможно заподозрить. Следует только провести вентиляцию и, таким образом, приспособить эти помещения для перевозки людей. Там можно спрятать от четырех до пяти сотен человек.
— Славно поработали, — сказал Камин.
— Только судно это дорогое.
— Вы-то сами нуждаетесь в деньгах?
— Нет.
— Я бы хотел взглянуть на корабль, — сказал Камин.
— Можно добраться до него на моторной лодке. Я знаю одного рыбака, у которого есть хорошая лодка.
— Вы знакомы с местными рыбаками?
— Знаю тут одну семью.
— Это хорошо. Полезно знать окружающих тебя людей. Только так и можно делать дело.
Окраина порта была безлюдна, солнце нагрело деревянные панели тротуаров. Две женщины развешивали на веревках белье. «Доброе утро», — сказали они, а Исмар в ответ приподнял шляпу. «Рыбак» уже встал. Он сидел во дворе своего домика и завтракал. К удивлению Исмара, он принял Камина приветливо, обращался к нему с подчеркнутым уважением и сунул ключи от моторки Исмару в карман с таким видом, точно тот попросил у него о какой-то ребяческой забаве.
— Глоток «паситиса»?
Исмар взглянул на Камина.
— Пошли, выпьем по стаканчику.
— Вот и отлично, — улыбнулся «рыбак».
Позднее Исмар признался Ханану, что, увидев его в роли «рыбака», представителя воровского мира, он пришел к мысли воспользоваться помощью тех, у кого свои, особые отношения с законом. Люди типа Корена или Камина никогда к подобным услугам не прибегали. Лишь крайне редко, в исключительных случаях, кто-нибудь в те, прежние дни связывался — испытывая неловкость и снедаемый недоверием — с кем-то из блатных и сразу же эти связи обрывал. Но Исмар и раньше обращался за помощью к хайфским контрабандистам и Абу Эднану. Возможно, он вновь, как в юности, испытал горечь или что-то похожее на былое разочарование в «Братьях Дины», а возможно, наоборот — удовлетворение от того, что к его мести примешивается еще и презрение.
Камину судно понравилось. Беседуя с Лассари, Исмар ощущал себя вполне комфортно в его сверкавшей золотом и мрамором гостиной, тесно заставленной тяжелой громоздкой мебелью. Столы были покрыты белыми прозрачными скатертями поверх плотных парчовых.
— Я хочу сделать все возможное. У меня есть загородная вилла — вы можете ею воспользоваться. У меня есть вместительный автомобиль…
— Вы очень щедры, господин Лассари, — холодно оборвал его Камин.
— Это огромная сумма…
— К кому же еще мы можем обратиться в трудный час, как не к главе марсельской общины? — возразил Камин. — Через месяц, ну, шесть недель мы вернем долг до последнего су.
— В этом я не сомневаюсь, господин Камин. Только деньги уж очень большие. Вы же знаете, что такое бизнес. Трудно изъять из оборота такую сумму. Даже для состоятельных людей и при благоприятных обстоятельствах.
— Я приехал сюда непосредственно из лагеря беженцев. Семьсот пятьдесят человек, почти все нуждаются в медицинской помощи, измученные, разбитые, безумные, калеки — люди, у которых отняли то, что составляло их жизнь. — Глаза Камина увлажнились. — Это судно нам крайне необходимо.
Лассари не ожидал увидеть слезы и не остался равнодушным.
— Позвольте мне похлопотать. Я дам вам наличные, чеки, гарантии. Будет у вас судно, клянусь. Трудно достать такую сумму в один день.
Камин барабанил пальцами по столу.
— Что скажете, Исмар?
— Они не примут гарантий.
— Я постараюсь, — ответил Лассари.
— Мне нужно сегодня ночью вернуться в Париж.
Прошло несколько дней. Лассари не звонил. Ночью Исмар проснулся от собственного крика. Несколько мгновений спустя зазвонил телефон. Исмар соскочил с кровати и сунул голову под кран.
— Что Лассари?
— Я жду.
— Вы ему не звонили?
— Я предпочитаю ждать.
— Что вы говорите, Исмар? Я вас не слышу.
— Я жду его звонка.
— Я совсем не слышу вас сегодня.
Исмар повесил трубку. Из носа шла кровь, оставляя пятна на подушке, простыне, телефоне.
Лассари позвонил через два дня. Он достал деньги. Исмара охватила внезапная усталость, он едва стоял на ногах, руки его дрожали, головокружение туманом застилало глаза… Однажды — это было в приюте — ребята закопали его в песок… Он с трудом нашел силы выйти в приемную.
Первого сентября 1946 года десять человек в Кирхене получили письмо, в котором описывалась мученическая смерть четверых на глазах у местных жителей и говорилось о том, что в память о погибших здание ратуши должно остаться руинами на вечные времена. Автор письма требовал прекратить восстановительные работы утром третьего сентября. Если город не подчинится, его ждет жестокая кара. Такие же письма были расклеены на досках объявлений и висели до конца дня, пока не пришло распоряжение снять их.
Исмар наблюдал из кабины грузовика за людьми, толпившимися у доски объявлений, и его разочарование было так велико, рассказывал он позже Ханану, что у него начался жар: жгло кожу и горело тело. Люди читали листовку молча, не обсуждая; близорукие подходили ближе и почти касались доски лицом. Никто не пытался сорвать ультиматум или изорвать его в клочья. Двое пришли в ярость: коротышка-нищий плюнул на листок, а седовласый господин гневно ткнул в него тростью, — но это еще сильнее обескуражило Исмара. Не исключено, что он был почти готов покинуть Кирхен, но именно в тот момент, как осознал всю никчемность замышляемого дела, решил довести его до конца.
