Вместо ответа он удивленно переспросил:
— А почему это Сильвестр может быть не готов? Я не отрицаю, что Сильвестр, возможно, самый благородный мужчина в этом мире, но он остается мужчиной. А не святым.
«Я люблю тебя, — с грустью подумала Фенелла. — Ты считаешь себя грубияном без малейшей толики шарма, но то, что ты сказал, слаще любовной лирики Петрарки».
Медленно, словно под грузом тяжелой ноши, Энтони развернулся. Толкнул плечом дверь, едва державшуюся на петлях, и вошел в дом. Фенелла подождала, затем последовала за ним.
Никогда прежде она не входила в дом Флетчеров. Сейчас там было темно и воняло, как в повозке могильщика, но когда-то это был дом, в котором жила одна из лучших семей в городе, ни в чем не знавшая недостатка. В мебели не чувствовалось особой изысканности, как в Саттон-холле, но вся она была сделана на совесть. Свечи не горели, огонь в камине не разгонял сырость и промозглость, ставни дома были закрыты. Единственным источником света казался светлый жакет мужчины, стоявшего в углу и повернувшегося к ним. Джеймс Саттон. Фенелла затаила дыхание.
Когда он подошел к ним, девушка увидела в углу еще одну фигуру. Женщина, согнувшись, сидела на табурете, и ее почти невозможно было рассмотреть из-за лохмотьев, прикрывающих тело, и окутывающих ее теней. Седые, словно потускневшее серебро, волосы паклей свисали с головы.
— Мои соболезнования, Энтони, — произнес сэр Джеймс. — Твоему отцу не пришлось долго мучиться. Господь призвал его, как только священник отпустил ему грехи.
— Он уже ушел или еще здесь? — поинтересовался Энтони.
— Священник? Да, мой милый. Он уже ушел.
Энтони выпрямил спину и посмотрел на сэра Джеймса так, будто бросал ему вызов.
— Значит, это я свел его в могилу? Мне, конечно, потребовалось для этого четырнадцать лет, но в конце концов у меня все получилось.
— Так говорят на улице? Ах, Энтони, почему ты по-прежнему обращаешь внимание на эту пустую болтовню?
— Я не обращаю на нее внимания, — возразил Энтони. — Просто хочу знать.
Сэр Джеймс вздохнул.
— Нет, — произнес он, — ты не сводил отца в могилу. Просто он был больным человеком и под конец едва мог есть, поэтому смерть стала для него избавлением.
— Он не был мне отцом, — сказал Энтони. — И милости этой ждал много лет.
Сэр Джеймс подошел к нему, обнял — и то, что Энтони отвернулся и напрягся, не остановило его.
— Мне искренне жаль, милый мой. Все, что произошло, все, что мы сделали неправильно, все, от чего не смогли тебя уберечь, вызывает во мне сожаление. Хочешь увидеть его? Он лежит на носилках, наверху. Если хочешь, я пойду с тобой.
— Нет, я не хочу его видеть, — произнес Энтони. — Что, если у меня нет денег на похороны? Он не получит благословения?
— О похоронах я позабочусь. Об этом не беспокойся.
— Я не беспокоюсь. Если я больше никому не нужен, то я пойду.
Сэр Джеймс с явной неохотой отпустил напряженного юношу.
— Ты нужен матери, — сказал он и повернулся к сидевшей на табурете фигуре. Но женщина не шевельнулась и продолжала слепо смотреть прямо перед собой.
— Нет, — заявил Энтони.
Фенелла взяла себя в руки и направилась через всю комнату к женщине. Приблизившись, она едва не отшатнулась. От матери Энтони исходил трупный запах, ядовитый запах разложения и мокрых шкур.
— Мои соболезнования, миссис Флетчер, — произнесла Фенелла. — Ваш сын здесь. Наверняка вы хотели бы подать ему руку.
Из горла женщины, похожей на столетнюю старуху (на самом деле она не могла быть намного старше цветущей тетушки Микаэлы), вырвался писклявый хрип. Рука ее была похожа на когтистую лапу. Пальцы испуганно вцепились в рукав платья Фенеллы, она заслонила лицо тонкой рукой.
— Скажи, что я ничего ей не сделаю, — прорезал затхлый воздух голос Энтони. — А потом отойди от нее. Сэр Джеймс, вы можете забрать мисс Фенеллу?
— Я останусь с тобой, — произнесла Фенелла, не слушая, что ответил сэр Джеймс. — Почему она так боится тебя?
— Откуда я знаю! Потому что я в сговоре с дьяволом. Потому что я могу размозжить ей череп, как ее сыну Ральфу.
— Ты этого не делал! — воскликнула Фенелла.
— Почему же, — возразил он, даже глазом не моргнув. — Я бил ее, чтобы она что-нибудь сказала мне, поскольку полагал, что мне так положено. Но она не сказала мне ничего, и я не стану бить ее снова. Не потому, что мне жаль, а потому, что в этом нет смысла. А теперь уходи, как обещала, Фенхель. Уходи из этого свинарника! Тебе нужно выйти замуж за Сильвестра. Ни о чем лучшем девушка не может и мечтать.
— Да приди же в себя! — Сэр Джеймс снова попытался обнять его, но Энтони увернулся. — От несправедливости того, что с тобой произошло, у нас захватывает дух, но до сих пор ты не поддавался и достойно держался вопреки всему. Продолжай идти путем, которым шел, и обрети мир, чтобы этот груз больше не давил на тебя.
— Мне нет дела до своей души, — ответил Энтони. — Есть дело лишь до головы и рук, которые нужны мне, чтобы построить корабль.
— Энтони, — произнесла Фенелла, — что ты хотел, чтобы мать сказала тебе?
— Если я отвечу, ты оставишь меня и уйдешь?
— Я же обещала. Если я не смогу выносить тебя, то уйду.
Он посмотрел мимо нее, словно за ее спиной в комнате стоял кто-то еще.
— Она должна была сказать мне, кто мой отец.
Фенелла поняла. Вот почему Мортимер Флетчер превозносил своего бездарного старшего сына до небес и превратил в ад жизнь младшего, такого талантливого: потому что тот не был его сыном.
Его жена, вонючая старуха, сидевшая в углу, словно мертвец, наставила ему рога, и он наказал за это сына своего соперника. Настраивал собственного сына против Энтони, поощрял его издевательства над сводным братом, пока тот не ударил в ответ. После этого сына у него не осталось.
— Почему ты не уходишь? Думаешь о том, кто мог меня зачать?
«Я думаю о том, что люблю тебя».
— К сожалению, я не могу сказать тебе, чей я ублюдок — дьявола или Фуллера, который скупает ночные горшки. — Энтони на миг скривился. — Она не скажет. Может быть, она сама не знает.
«Мне тоже не нужно этого знать, — подумала Фенелла. — Я знаю, что в душе ты плачешь горькими слезами, и сердце мое разрывается, оттого что я не могу удержать тебя».
— Можешь идти, Фенхель Клэпхем, — произнес он почти с нежностью. — И вы тоже, сэр Джеймс.
— Я тебе не сэр, — произнес сэр Джеймс. — Ты брат моему сыну, значит, ты мне сын. Я хочу, чтобы ты пошел с нами.
— Но я не пойду.
Фенелла лихорадочно размышляла. Что же сказать ему, чтобы помочь вынести эту боль и не сломаться? «Мой отец не хотел меня, и твой не хотел тебя, зачем же они нужны нам? То, что ты хотел меня, сделало меня сильной, и я хочу тебя больше всего на свете».
