— Не совсем. Можно сказать, она изучает язык.
Дэнни не видел оснований скрывать дерзкий поступок сестры, и он рассказал Тиму о ее неволе в Меа-Шеариме и побеге в Кфар Ха-Шарон.
— А что это такое?
— Это кибуц в Галилее. Она там уже больше года.
— Красивое название, — сказал Тим и моментально продекламировал на иврите: — «Я нарцисс Саронский, лилия долин!» Песнь Песней, глава вторая, стихи первый и второй.
— Эй! — подивился Дэнни. — Да ты иврит знаешь лучше многих моих однокашников!
— Спасибо, — смутился Тим, — я его уже несколько лет учу. Пытаюсь понять, что же на самом деле Господь сказал Моисею.
— А ты считаешь, Бог говорил с Моисеем на иврите?
— Я как-то никогда не подвергал это сомнению. — Тим был озадачен.
— Вообще-то в Библии об этом нигде не сказано. Мы можем с таким же успехом предположить, что они говорили по-египетски. Или, например, по-китайски.
— Тебе не кажется, что ты немного богохульствуешь? — сказал Тим со смешком.
— Вовсе нет, — ответил Дэнни. — В колледже меня отучили от какой бы то ни было предвзятости. В конце концов, Моисей ведь жил уже после Вавилонского столпотворения. К тому времени на земле существовали сотни наречий. Они могли разговаривать на аккадском, угаритском…
Тим кивнул. От Дэнни веяло каким-то теплом. Он казался таким повзрослевшим, таким открытым.
— Что ж, — беспечно сказал он, — а что нам доказывает, что Моисей не говорил по-китайски?
Дэнни взглянул на него и лукаво произнес:
— Если бы это было так, мы, евреи, питались бы намного вкусней.
Наконец поезд прибыл на Сто шестнадцатую улицу. Дэнни собрался выходить, Тим поднялся следом. Уже ступив на платформу, Дэниэл вдруг сообразил.
— Ты же должен был выйти на Семьдесят второй?
— Да ладно, — ответил тот. — Я не спешу. А наш разговор доставил мне большое удовольствие.
— Взаимно, — подхватил Дэнни и протянул руку. — Удачи тебе в Риме — и не пропадай! Ты знаешь, где меня теперь искать.
— И ты тоже, — тепло ответил Тим. И, глядя вслед удаляющемуся Дэнни Луриа, еще раз мысленно прочел: «Я нарцисс Саронский, лилия долин!»
Кфар Ха-Шарон.
Теперь я знаю, как найти Дебору.
Когда Тимоти прибыл в Фордхэм и познакомился со своими товарищами по предстоящей поездке, он еще больше удивился, что оказался в числе этих избранных.
Он предполагал увидеть перед собой весьма образованных молодых людей — и так оно и оказалось. При этом двое из четверых семинаристов, чье обучение оплатил таинственный «комитет», уже могли похвастаться печатными трудами. А самым поразительным было, пожалуй, то, что каждый по-своему излучал прямо-таки животный магнетизм, для которого «харизма» была бы слишком невыразительным словом.
Почему я? Тимоти мучился догадками.
Ночью, лежа в постели и наслаждаясь возможностью побыть наедине с собой в этом небольшом номере, он пытался найти ответ на вопрос, что у него общего с этими импозантными молодыми богословами. Кроме самого поверхностного сходства, на ум ничто не приходило. Все были примерно одного с ним возраста. И все — ирландские католики.
Пролежав без сна до двух часов ночи, он вдруг понял, что причиной его бессонницы является не загадочная причина павшего на него выбора, а все те чувства, которые всколыхнул в нем разговор с Дэнни Луриа. Теперь он знал, что должен еще раз увидеть Дебору. Не для того, чтобы продолжать какие-то отношения, а чтобы подобающим образом их завершить.
На следующий день вечером они вылетели в Рим. Их сопровождал отец Ллойд Девлин, подвижный священник шестидесяти с лишним лет, который, к несчастью, до смерти боялся самолетов. Всю дорогу он боролся со своими страхами, держа в одной руке четки, а в другой — стакан.
Когда в салоне притушили свет и стали крутить кино, Тимоти притворился, что бесцельно листает проспект компании «Алиталия», стараясь, чтобы никто не заметил, как он изучает карту авиамаршрутов.
Да, регулярные рейсы из Рима в Израиль есть. Но как это устроить?
Он попытался представить, что будет, если он все-таки увидится с Деборой лицом к лицу, за многие тысячи миль от тех, кто своей волей их разлучил. Что она ему скажет? Что он тогда почувствует?
Придумать ответы на эти вопросы он не мог. Но знал, что обязан их найти.
23
Дэниэл
Это была самая ужасная ночь в моей жизни.
Меня совершенно измотало изучение «Соломоновой мудрости», знаменитой книги, написанной в середине шестнадцатого века равом Соломоном бен Иегилем Луриа и посвященной различным толкованиям Талмуда — что уже само по себе объясняет, каких это потребовало от меня усилий.
Я совсем было собрался скинуть туфли и повалиться на постель, когда парень из соседней комнаты в общежитии постучал в дверь и сказал, что мне кто-то звонит.
В такое время?
Это была мама. И при этом — сама не своя.
— Что случилось? — спросил я, чувствуя, как у меня невольно забилось сердце. — Что-то с папой?
— Нет, — ответила она дрожащим голосом. — Рена… — Она всхлипнула и выпалила: — В нее вселился бес! У нее галлюцинации… Наподобие транса… Она рычит не своим голосом. Отец думает, что это дыббук.
— Дыббук?! — почти крикнул я, одновременно и испугавшись, и не веря в услышанное. — Ради бога, мама, мы живем в двадцатом веке! Бесы не вселяются в людей! Надо вызвать врача.
— Уже вызвали, — тихо сказала мать. — Доктор Коэн как раз разговаривает с отцом.
— Так что он сказал?
Она понизила голос и зловещим шепотом произнесла:
— Что нам нужен… заклинатель.
— Неужели папа пойдет на это?
На смену моему скептицизму пришел испуг. Я даже не предполагал, что такие специалисты еще существуют.
— Мама, не хочешь же ты сказать, что папа верит, что в Рену вселился так называемый бес и говорит ее устами?
— Да, — ответила мать, — и я сама это слышала.
— Но… кто это? За кого он себя выдает?
Она помолчала.
— Это Хава…
— Папина первая жена?
Мама стояла на своем:
— Хава говорит, что завладела душой Рены и не уйдет, пока не добьется справедливости. Пожалуйста, Дэнни, — взмолилась она, — приезжай как можно скорее!
Я ринулся назад в комнату, схватил ветровку и поспешил к метро. Тут меня осенило. Что я-то могу сделать? Я же не верю ни в каких дыббуков! Что за бред? Мертвые не воскресают!
Тут я понял, что не могу идти туда один.
