– Обо мне? Но меня вообще не было в это время в городке. Если даже те бойскауты, которые находились рядом, ничего не заметили, то про меня нечего и говорить.
– Где ты был в это время? – спросила Георгина Матвеевна, переходя на «ты», но без особого интереса в голосе.
– В северном лесу. С Олещуком. Он может подтвердить.
– Бросали ножички, вероятно?
Вот это было неожиданно. Если Георгина была осведомлена о таких развлечениях Олещука, кто может поручиться, что она не знает про тайный лаз… Впрочем, метание ножей за несколько недель действительно могли заметить многие, Андрей не сильно скрывал это своё занятие.
– Бросал он. Я просто составлял ему компанию.
– Милое увлечение. Даже не буду спрашивать, зачем он этим занимается. Нда, Олещук, конечно… – Георгина Матвеевна недоговорила и прищурилась, – впрочем, ладно. Даже если б он был в это время в городке, Олещук был бы последним, на кого я подумала. Медсестра Соколова настолько глупа, что встречается с ним почти каждый вечер в вишневом саду. Зачем девушке каждый вечер бегать в сад с барсеткой, которую она берёт для отвода глаз? Ну очевидно же. И место-то какое банальное!
Георгина Матвеевна фыркнула – очевидно, выражая этим своё недовольство простодушием и неосмотрительностью подчинённых ей сотрудников.
– В этом деле не всё мне понятно, – продолжила она. – Возможно, преступник действовал не в одиночку. На эту мысль наводит оставленная им – или ими – записка. Когда идут на изнасилование ради удовлетворения похоти, записок не оставляют. Там человеком движет не думающее начало. Но когда изнасилована девочка и оставлена записка – тут открываются две возможности: либо мы имеем дело с психически больным, либо это демонстрация с целью запугать руководство лагеря. Первый вариант пока оставим в стороне. А вот по поводу второго поговорим.
– А можно узнать, о чём была записка?
– Вообще – то нет. Я не уполномочена раскрывать бойскаутам такие вещи. Хотя было бы любопытно провести психологический эксперимент, – еле заметно растянула губы Георгина Матвеевна. – Впрочем, могу намекнуть – в записке преступник угрожает изнасиловать всех двенадцатилетних девочек за год, оставшийся до его призыва на войну.
Я покачал головой:
– Жутко. Надеюсь, его быстро найдут. Может быть, стоит прогнать всех подозреваемых бойскаутов через детектор лжи?
– Как только мы определимся с кругом подозреваемых, именно так и сделаем, не сомневайся. Директор даже готов заказать из Москвы революционную разработку – прибор для считывания образов мыслей. Но, боюсь, в такой сложной ситуации он окажется бесполезным – прибор пока может угадывать только направление мыслей, а не конкретику. А направление мыслей у оравы молодых людей, которых вынуждают воздерживаться от секса, понятно какое – все думают о девушках. Разве что он уловит очень сильные и нездоровые эманации… Так значит, ты уверен, что насильник тебе незнаком?
– Понятия не имею. Во всяком случае, ни на кого из моих друзей это не похоже.
В моих глазах, вероятно, светилась кристальная честность, потому что Георгина Матвеевна поджала губы и отвернулась к окну, как в начале встречи.
Внезапно меня осенило. Этот разговор был идеальной возможностью помочь большому делу, которое затевал Олещук, и я был бы преступником в его глазах, если б не воспользовался этим шансом.
– Георгина Матвеевна, может быть, стоит создать отряды помощи из числа старших бойскаутов, чтобы они помогли поймать негодяя? Ведь из записки понятно, что он – или они – не собираются останавливаться. Мы могли бы патрулировать улицы и дежурить возле парков, вообще возле опасных мест. Своей охраны у лагеря только семьдесят человек – и то, если считать тех, кто дежурят на въезде. В одиночку охранникам явно не справиться.
– Ты это всерьёз?
– Да, вполне.
– Надеюсь, ты не попросишь выдать вам оружие? – я не мог видеть лица Георгины Матвеевны, но мне послышалась в её голосе лёгкая усмешка.
– Зачем оружие? Мы не собираемся его убивать. Просто поймаем, если повезёт, и передадим администрации.
– Интересное предложение. Я подумаю об этом.
Георгина Матвеевна замолчала. Я тоже. Повисла долгая пауза, но я не стал уточнять, можно ли уходить – мне показалось, что Георгина хотела сказать мне что-то ещё.
– Если б на месте Вадима был ты, я бы, вероятно, не устроила погоню, – наконец, произнесла она.
Я удивлённо посмотрел на затылок Георгины Матвеевны. Затылок был бесстрастен.
– Но тогда бы я улетел.
– Именно это я и хотела сказать. Ты можешь идти.
В полном недоумении я вышел из кабинета. Эти последние фразы Георгины могли означать всё, что угодно, от терзаний совести до раскаяния, это могла быть и ловушка. Интересно спросить других бойскаутов, побывавших в её кабинете – не сказала ли она им то же самое?
Возвратившись в свой корпус почти в десять вечера, я сразу отправился повидать Олещука. Ему я почти в точности передал свой разговор с Георгиной, опустив финальную, самую загадочную часть. На том месте, где я попросил Георгину о создании бойскаутских отрядов для поимки маньяка, Андрей захохотал и захлопал в ладоши, будто я был Дэвидом Копперфильдом, только что заставившим исчезнуть статую Свободы.
– Аааа, ты просто чума, Артём! И что она?
– Пообещала подумать. Не знаю, что у неё на уме.
– Если б это удалось, это было бы… – Олещук щёлкнул пальцами, – просто спасение. Ты понимаешь, насколько бы тогда упростилась наша задача? Никаких дополнительных проблем с устранением комендантов: мы сразу на улице, на оперативном просторе… Просто, как дважды два.
– Конечно, понимаю.
– Надеюсь, этого маньяка подольше не найдут. Нам потребуется несколько дней на подготовку.
Я задумался.
– Андрей, а ты не знаешь, кто этот насильник?
– Нет, мне вполне достаточно знать, что это не я.
– Просто я подумал, что если б мы это знали, мы бы сделали так, что следователи его и не найдут. Улавливаешь мою мысль?
Олещук несколько секунд смотрел на меня, соображая, затем медленно кивнул:
– Да, это был бы идеальный вариант – самим найти маньяка.
– Тогда нам нужно опередить следователей.
– Как? Поделись идеей.
– У нас перед ними есть одно преимущество. Парни никогда не расскажут следователям то, что могут рассказать другим парням.
– Что ты имеешь в виду, Артём?
– Думаю, нашего маньяка могли однажды – а, может, и не однажды – застукать наблюдающим за маленькими девочками.
Олещук спрыгнул со стула и энергично зашагал по комнате.
– Мне надо повидаться с другими главными. Я думаю, ты прав.
