– Они могут не успеть прибыть в случае опасности.
Лоб Гудвила прорезает глубокая морщина. Мое требование, да еще прозвучавшее при подчиненных, явно застает его врасплох. Ответить отказом означает сразу же взять слишком жесткую интонацию, а ведь «гаранту конституции» хочется выглядеть добрым и справедливым в глазах подчиненных, да и требования мои вполне логичны. Ответить согласием – значит, вооружить незнакомого человека.
– Хорошо, я оставлю твоей лаборантке боеприпасы, – произносит он твердо. – Именно столько, сколько ты попросил.
– …а еще полтора десятка лампочек, мыло… и свежие фрукты! – окончательно наглею я.
– Это, надеюсь, все? – хмурится Гудвил.
– Еще мне надо две ультракоротких рации с максимальным радиусом. Одна остается тут, в миссии: ведь мне необходимо постоянно быть на связи с моей лаборанткой. Вторая нужна мне. Синтез вакцин – вещь серьезная. Если лаборантка ошибется, я не отвечаю за последствия…
– Договорились, белый. Ты получишь и лампочки, и мыло, и фрукты, и боеприпасы, и рацию… Но только одну, для лаборантки. Вполне достаточно. Будешь связываться с ней из моего штаба. Но теперь ты делаешь то, что скажу тебе я. У тебя есть ровно четверть часа. Сейчас ты спускаешься в подвал, забираешь вакцины, все свои инструменты, необходимые для прививок, садишься в мою машину, и мы едем за город, в новую столицу. Будешь гостем. Но если откажешься – мы его прямо тут и… – Гудвил кивает на совсем поникшего Джамбо и многозначительно проводит ребром ладони по своей шее…
25
«Новая столица» экваториального государства, о которой говорил Гудвил, оказывается небольшим грязноватым городком с труднопроизносимым названием, расположенным неподалеку от побережья на юго-запад от Оранжвилля. Небольшие городки тут почти неотличимы друг от друга: пыльная площадь перед зданием администрации, почта, полтора десятка магазинчиков, стихийный рынок. Школа, церковь и небольшой европейский супермаркет считаются несомненным признаком цивилизации…
Ехали мы сюда почти час, и за это время ни белый «Хаммер», ни машины охраны ни разу не обстреляли. То ли погромщики не решались связываться с заведомо сильнейшим врагом, то ли у них действительно уже не осталось боеприпасов.
Незадолго до захода солнца мы, наконец, въезжаем на главную площадь. Самозваного «гаранта конституции» уже ждут. Мускулистые белозубые африканцы в разноцветном тряпье, немощные старики с набедренными повязками, толстые мамаши с грудными младенцами, босоногие детишки – все бросаются к роскошному белому джипу, приветственно поднимая руки.
Инфицированных тут явно нет. Да и Гудвил Нджоя явно не тот человек, который бы позволил выйти на площадь даже тем, кто контактировал с больными… Однако зараженные Эболой в этом городке есть: «гарант конституции» для того и привез меня, чтобы я попытался их излечить. Но где же тогда они?
Я сижу на заднем сиденье джипа, подпираемый слева и справа амбалами-охранниками. От их мощных затылков и широких плеч веет сдержанной агрессией. Огромные руки поглаживают новенькие «калашниковы». Видимо, охранникам дана команда быть повежливей, и потому один из них даже предлагает мне пересесть к окну – посмотреть, как встречают тут «законного президента».
Толпа перед белым внедорожником быстро густеет. Бойцы, оцепившие площадь по периметру, смыкают руки, образуя живую цепь. Задние ряды потихоньку напирают на передние, на деревья и крыши домов с обезьяньей ловкостью карабкаются босоногие мальчишки. Народа все больше и больше. Кто-то бросает на капоты машин букеты цветов, кто-то поднимает над головами детей, показывая им приезд высокого гостя…
Гудвил поправляет фуражку, напоминающую гигантский экваториальный гриб, приветственно машет пухлой ладошкой, явно выискивая кого-то взглядом в толпе. Словно из-под земли, материализуются двое дюжих телохранителей, и рядом с «Хаммером» тут же возникает некое подобие трона: старинный стул с высоченной спинкой, обтянутой шкурой питона. Подросток с солнцезащитным зонтиком занимает место позади трона, и Гудвил, явно наслаждаясь своей ролью и значимостью, тяжело плюхается на сиденье.
И тут к трону подходит странный мужчина: цветастая юбка вокруг тощих бедер, многочисленные амулеты на впалой груди, выкрашенные охрой волосы на голове и брови. На левом бедре – огромный бубен коричневой кожи, подрагивающий в такт каждому шагу, на правом – жутковатая ритуальная маска, раскрашенная в кроваво-красные тона, а в руке – огромный посох, с желтоватым человеческим черепом.
Несомненно – местный шаман. Таковы реалии этой страны: достаточно отъехать на какие-то пятьдесят километров от Оранжвилля, с его высотками Сити и европейскими бутиками, и сразу попадаешь в мир первобытной магии и непонятных непосвященному ритуалов.
Колдуны в местных деревнях – люди серьезные. Без них не обходится ни одна свадьба, ни одни похороны, ни один праздник урожая, слово колдуна – непреложный закон даже для местных мэров. Шаманов традиционно опасались даже представители центральной власти: ведь деревенскому чародею ничего не стоит превратить недоброжелателя в мартышку или муравья, а на всех его потомков до седьмого колена наслать болезни и бедность.
Гудвил уважительно подзывает шамана и шепчется с ним несколько минут. Тот понимающе кивает и отходит за импровизированный трон. «Гарант законности и порядка» откашливается в кулак…
– Дорогие земляки! Братья и сестры! – произносит он собравшимся с трагическим надрывом. – Я не буду говорить, какое проклятье тяготеет над нашим народом. Вы и так это знаете. Знаете и причины: эту заразу наслали на нас иностранцы из мира белых. Те самые иностранцы, которые под видом «помощи» хотят захватить нашу страну, а нас, ее гордых защитников, навсегда отправить к духам предков. Те самые белые, которые предлагают нам лекарства в ярких упаковках, оказывающиеся на самом деле отравой. Те самые белые, которые по ночам сжигают наши посевы, режут наших овец и отравляют наши колодцы. Их цель – завладеть нашей землей, нашими богатейшими недрами и нашим самым чистым в мире небом. Одного из главных белых колдунов мне сегодня удалось захватить в плен. Он не хотел мне подчиниться, однако я оказался сильнее. Белый теперь лишен мной своих злодейских чар, раскаивается в содеянном и даже согласен служить нам. Но примут ли его запоздалые раскаяния духи джунглей?
– Пусть скажет шаман! – выкрикивает кто-то из толпы. – Пусть посоветуется с духами!..
Шаман словно бы ожидает этого требования. Он с достоинством выходит из-за спинки трона, надевает ритуальную маску, поднимает над головой бубен и бьет по нему пальцами. Потом – еще раз, еще… Гулкие вибрации сотрясают воздух и, кажется, пронзают каждую клеточку у людей в толпе. Продолжая бить в бубен, колдун принимается приплясывать, постепенно ускоряясь. Шаман явно заводит себя: бормочет нечто несвязное, испускает воинственные гортанные крики.
Простодушные африканцы испуганно молчат – ведь в их представлении шаман советуется с невидимыми богами, могучими и ужасными!
Колдун внезапно смолкает, затем хватает свой страшный посох с человеческим черепом и принимается бормотать. Что именно он бормочет, понять невозможно, однако с каждым словом склоняется все ниже и ниже, пока не припадает ухом к вытоптанной земле, да так и остается лежать минут пять. Лишь его плечи то и дело вздрагивают в жутковатых конвульсиях.
