– На самом деле туда пыталась забраться я, – неохотно призналась Бет. – Туиндл хотела остановить меня. Она сказала, что я могу упасть.
– И вместо этого упала сама. Это доказывает, что благие намерения никогда не вознаграждаются по заслугам, – пробормотал Уикхэм.
Судя по выражению лица Клер, девушка не сомневалась, что Бет будет такой же желанной участницей этой прогулки, как и она сама. Габби бросила на него ликующий взгляд, без слов говоривший «вам мат!», отодвинула стул и поднялась.
– Уикхэм, обед в узком семейном кругу прошел очень мило, но нам пора идти, – с подчеркнутой любезностью сказала она и посмотрела на сестер. – Вы не забыли, что леди Сэлкомб – то есть тетя Августа – приедет за нами к девяти часам? Через три четверти часа встретимся внизу.
Она направилась к дверям. Тем временем Бет чистосердечно просила у Уикхэма прощения за то, что они оставляют его в одиночестве. Когда Габби задержалась на пороге, Уикхэм окликнул ее:
– Габриэлла!
Она обернулась и недоуменно подняла брови.
– Ты тоже подвернула ногу? Мне показалось, что ты хромаешь.
Габби помертвела так, словно получила пощечину. Почему она приняла так близко к сердцу, что Уикхэм заметил ее тщательно скрываемую хромоту? Думать об этом не хотелось. И все же она расстроилась. Обманывать себя не имело смысла. Пытаться притворяться совершенством было так же бесполезно, как мечтать научиться летать. Слава богу, что она сохранила способность передвигаться. Хромота лишила ее будущего, и с этим нужно было смириться, как с неизбежным фактом.
И все же, видя вопросительный взгляд Уикхэма, она невольно вспомнила слова отца, пришедшие из далекого прошлого: «Бедная девочка, кому ты теперь нужна? Было бы лучше для всех, если бы ты сломала себе шею».
Хотя с тех пор прошло много лет, хотя ее отец уже полтора года лежал в могиле, но эти слова все еще ранили ее. Так же, как взгляд Уикхэма, пытавшегося выяснить причину ее не слишком грациозной походки, заметившего ее физический недостаток и указавшего на него.
Однако давние слова отца не смогли лишить ее присутствия духа. И Уикхэм тоже не узнает, какую боль причинил ей его вопрос.
Габби вздернула подбородок и посмотрела ему в глаза:
– Я прихрамываю почти всю жизнь. В двенадцать лет я сломала ногу, и она неправильно срослась.
– Маркус, разве ты не знал, что Габби хромая? – поразилась Бет.
Конечно, девочка считала хромоту такой же естественной для сестры, как серые глаза, но это жестокое определение заставило Габби внутренне съежиться. Одним из многих достоинств Бет была беспощадная прямота. В этом были свои преимущества и свои недостатки.
– Габби не хромая! – возразила Клер, сердито глядя на младшую сестру. – Просто у нее слабая нога. Настоящие хромые ходят с палкой, или передвигаются в инвалидном кресле, или… постоянно нуждаются в чьей-то помощи. – Она посмотрела на Уикхэма. – Уверяю тебя, иногда Габби слегка прихрамывает, но передвигается без всякого труда.
Габби посмотрела на Клер и ласково улыбнулась. Сейчас перед ее глазами стояла не поразительно красивая юная леди, а пятилетняя малышка со спутанными волосами. Клер первой прибежала к ней после несчастного случая, наклонилась над ней и держала ее за руку, пока не подоспел кто-то из горничных. Габби старалась не думать об этом, но всегда знала, что это несчастье оказало на Клер сильное впечатление.
– Не говори глупостей, Клер! Я не сказала ничего обидного. Габби мне такая же сестра, как и тебе.
– Только полная дуреха может думать, что человеку не обидно, когда его называют хромым! – Клер поднялась так стремительно, что стул со скрипом проехал по полу.
Бет тоже вскочила.
– Ну, ты…
– Хватит! – Уикхэм прервал готовую разгореться ссору так властно, словно делал это всю жизнь. Потом он посмотрел на Габби. В этом взгляде не было и намека на жалость, и Габби слегка – только слегка – перевела дух.
Он продолжил:
– Похоже, мир полон совпадений. У меня тоже повреждена нога. Сломалась в трех местах, когда на нее упала лошадь. Я лечился целую вечность, но в дождливую погоду она все еще ноет.
– А моя болит только тогда, когда с ней что-нибудь происходит. Например, если я падаю на поврежденную ногу или если на нее падает что-нибудь тяжелое. После этого она ноет несколько дней.
Это было сказано с вежливой улыбкой, но мрачный взгляд Габби говорил о том, что виноватым в ее нынешнем состоянии она считает Уикхэма.
Ответная улыбка красноречиво говорила о том, что ее намек поняли.
После этого Габби обернулась к сестрам:
– Дорогие мои, если мы не поторопимся, то опоздаем. Не стоит заставлять тетю ждать.
После этого напоминания Клер и Бет начисто забыли про ногу Габби и быстро вышли из комнаты.
– Спокойной ночи! – сказал им вслед Уикхэм.
Габби на мгновение задержалась, дернула шнурок колокольчика, вызвала лакеев и велела им убрать стол, после чего направилась к двери.
– Габриэлла…
Габби остановилась, оглянулась и увидела, что Уикхэм стоит; держась за спинку кресла. Она интуитивно шагнула к нему, собираясь уговорить сесть и не переоценивать собственные силы. Но тут же напомнила себе, что он больше не ее подопечный, и только вопросительно подняла брови.
– Возможно, в один прекрасный день мы с вами сможем показать друг другу свои шрамы.
На первый взгляд эта тихо сказанная фраза казалась простой любезностью. Габби понадобилось несколько секунд, чтобы понять заключавшийся в ней похотливый намек. Затем молодая женщина возмущенно выпрямилась и широко раскрыла глаза.
Он насмешливо улыбнулся, и это сделало свое дело.
– Вы мерзкий развратник! – прошипела Габби. – Держитесь подальше от меня и моих сестер!
Затем она повернулась и гордо вышла из комнаты.
И лишь много позже, когда Габби сидела в ложе тети рядом с Клер и Бет (которые оживленно переговаривались, любуясь открывшейся внизу картиной), до нее дошло, что вызывающая грубость Уикхэма была намеренной и оказалась очень полезной. Она перестала чувствовать себя «бедной, никому не нужной девочкой», как назвал ее отец, и вспомнила о собственном достоинстве.
22
«Мои тщательно составленные планы полетели к черту», – мрачно подумал Уикхэм, медленно расхаживая по комнате. Одной из целей этой прогулки было желание как можно скорее восстановить силы. Вынужденное пребывание в четырех стенах, когда на счету была каждая секунда, сводила его с ума. А причиной постигшего его позорного фиаско была Габриэлла. Едва он увидел ее уродливое черное платье и высоко задранный нос, как понял, что с ней будет трудно. Но не подозревал, до какой степени.
Она разоблачила его, бросила ему вызов, выстрелила в него, возбудила, а потом заставила почувствовать себя виноватым.
