Он вскочил с кресла и тут же рухнул на пол. Ян бессильно уронил руки: опять! Что же он опять наделал? Так недолго и в нелюдя обратиться. Не для того ему Божий дар ниспослан, чтобы людей убивать. Он слишком поздно сообразил, что у пана просто больное сердце. Кто бы мог подумать!
Матильда не видела глаз Яна, стоящего к ней спиной, но она видела ужас в глазах своего мучителя, боль, перекосившую его лицо; страх, лишавший сил и всяческого самообладания, передался и ей, — она вскрикнула и потеряла сознание.
— Очнитесь, барышня, очнитесь! — Ян развязал Матильду и теперь хлопал её по щекам, пытаясь привести в чувство.
У кресла, на котором сидел пан, он заметил кувшин с вином, разжал девушке зубы и влил вино в рот. Она судорожно глотнула, закашлялась и пришла в себя.
— Вы кто? — спросила Матильда.
— Посланник графа Головина. Он ждет вас.
— Что с паном Беком? — Матильда показала на скорчившегося на полу Зигмунда.
Ян не успел ответить. Во дворе послышался конский топот. Они выглянули в окно. Около десятка всадников под предводительством седого, богато одетого мужчины спешивались и отводили лошадей к конюшне. В одном из них Ян узнал панского охранника Миклоша.
— Быстрее! — он схватил за руку Матильду и потащил за собой. — Объясняться некогда: придется поверить на слово: я — ваш друг.
Они побежали по коридору к зеленой комнате. Приехавшие всадники уже вбежали в замок, и их шаги раздавались на парадной лестнице. Ян нашел нужную книгу, просто сбросил её на пол и крутнул колесо. Как медленно движется стена! Он подтолкнул к проему Матильду и уже шагнул сам, как услышал позади себя голос:
Ян обернулся. Пожилой приезжий держал на изготовку револьвер. Они встретились глазами.
— Георгий! — изумленно вскричал незнакомец, опуская оружие. Этих нескольких секунд хватило Яну, чтобы проскользнуть в ставший совсем узким стенной проем. Уже спускаясь по ступенькам за Матильдой, он сообразил: так звали его отца.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
— Что же нам с ним делать? — проговорил Аренский, склоняясь над поручиком, которому Ольга растирала посиневшие от веревок руки.
— Думаю, пока лучше отвести его в сарай, — предложила Ольга, — а потом попросить у Петра бутылочку самогона, за неимением спирта, чтобы протереть поручику лицо.
— У сарае — холодно. Може… — начал было Петр.
— Нет, не может, — твердо сказал Аренский. — Мы не должны подвергать опасности твою семью. Да и не только семью. Все село. Бандиты вернутся с подмогой, и тогда вас ничего не спасет.
Петр печально покачал головой:
— А як же вы?
— Мы… У нас тачанка. Нам бы только корма для коней. Поможете?
— Подсобим! — повеселел Нечипоренко, словно свалил с плеч тяжелую ношу.
Они осторожно погрузили поручика в тачанку: тот все ещё был без сознания.
— Езжайте без меня, — махнул им Василий, — я пешком приду.
Циркачи, и с ними Катерина, уехали. Аренский обратился к Петру.
— Что с убитыми будем делать?
— Э-э… — Петр поскреб затылок и махнул рукой. — Не май трывоги, поховаем сами.
— Часть оружия мы заберем, — решил хозяйственный Василий, — теперь, когда у нас есть транспорт… Пара полушубков не помешает — поручик раздет; да и вдруг где в лесу или в поле заночуем.
— Звисно, у дорози усе потрибно.
Между тем тачанка остановилась на минутку у дома Катерины, откуда она вынесла кусок белого материала, и наконец въехала в знакомый двор. Осторожно сняли раненого и внесли в сарай. Катерина споро насыпала соломы, подстелила коврик из циркового реквизита. Прибежала Любава Нечипоренко, принесла из материнских запасов четвертушку самогона и протянула Катерине.
— Мамка каже, удосталь чи ни?
— Доволи, кажи мамке спасыби. Любава скосила глаз на поручика.
— Иды, — поторопила её Катерина, — це не гарна картина.
Девочка разочарованно вздохнула и пошла со двора.
Катерина развернула белый лоскут, оказавшийся простыней, и стала рвать его на полосы.
— Чому ты думаешь, шо у його зломаны ребра? — спросила она Ольгу, продолжая начатый по дороге разговор. Они незаметно для себя перешли на "ты", породненные первым боевым крещением.
— Он стонет и вздрагивает, когда мы к ним прикасаемся.
Ольга намочила небольшой кусок материи в самогоне и стала осторожно протирать поручику лицо. Он очнулся, застонал и спросил по-французски:
— У э муа?[16]
— Ше мез ами[17], — ответила Ольга.
— Пуркуа иль мэ трэ дифисиль де суфле?[18]
— Иль мэ самбль ке ветр кот э кассе.[19]
Поручик стиснул зубы, стараясь не стонать.
— На якой мове вин размовляе? — шепотом спросила Катерина.
— На французском, — ответила Ольга.
"И правда, — тут же подумала она, — почему он разговаривает по-французски? Вроде похож на русского. И мундир наш".
Спросила на всякий случай:
— Как ваше имя? Вы по-русски понимаете?
— Конечно, — попытался улыбнуться он. — Я и есть русский. Наверно, глупо, но я никак не мог понять, куда попал, и не придумал ничего лучшего… А звать меня — Вадим Зацепин. Извините, что лежу в присутствии женщин… Скажите, а почему мне так знакомо ваше лицо?
— Потому, что мы вчера с вами видались. Помните, на опушке леса: у нас была репетиция.
— А-а, вы та амазонка из цирка.
— Помолчите, мы должны вас осмотреть.
— Не надо этого делать, — забеспокоился он, — в ближайшее время я не собираюсь ходить по проволоке. Немного полежу, приду в себя, и все пройдет!
— Как ты думаешь, Катюш, — Ольга подмигнула Катерине, — он стесняется или боится?
— Е мала боязнь.
Поручик обиженно моргнул. Молодые женщины осторожно расстегнули его китель и тихо ахнули: вся грудь была в синяках и кровоподтеках. Бандиты, видимо, били его ногами. Катерина покачала головой и буркнула:
— Звиры!
Ольга осторожно тронула пальцами грудь Зацепина. Он дернулся и хрипло выдохнул:
