Сарадананда усматривает большой смысл в обращении Рамакришны к исламу. Он считает, что этим Рамакришна хотел продемонстрировать роль недуалистической веданты как исключительно действенного звена, способного соединять множество дуалистических религий. Бесполезно ведь делать вид, как из наилучших побуждений стараются показать некоторые либералы, будто различия между религиями или расами минимальны. Они очень велики – но только на поверхности. Единство между религиями можно обнаружить погружением в их глубины – до всесоединяющего Брахмана.
Рамакришна только что оправился после тяжелейшей дизентерии, и окружающие боялись, как бы недостаток чистой питьевой воды не привел к возобновлению болезни – приближался сезон дождей, в это время вода в Ганге приобретает солоноватый вкус. Решили, что будет лучше, если Рамакришна проведет некоторое время в Камарпукуре. Он отправился в деревню в мае 1867 года в сопровождении Хридая и Бхайрави. Чандра не поехала – она твердо положила себе больше никогда не покидать берегов Ганги.
Рамакришна не бывал в Камарпукуре с I860 года. Мы помним, что тогда многие сомневались в его психическом здоровье. Слухи о Рамакришне, доходившие в деревню после его тогдашнего отъезда, были достаточно тревожными: Рамакришна носит женскую одежду, Рамакришна подался в мусульмане и так далее и тому подобное. Для родни и друзей было огромным облегчением его появление в обычном виде, таким, как он был всегда. Правда, теперь его окружала аура такой явной духовной силы, что односельчане поначалу не решались на прежнее общение с ним, однако сердечность и тепло Рамакришны быстро все поставили на свои места.
Уверившись в том, что все в порядке, женщины из семьи Рамакришны послали за Сарадой-деви в Джайрамбати. Сараде уже исполнилось тринадцать лет, и Рамакришна принялся наставлять ее в долге добродетельной жены – совершенно так же, как он давал наставления дочерям Матхура. Сарада понимала, насколько необычен ее муж, и радовалась общению с ним.
Недовольна была одна только Бхайрави. С этой замечательной женщиной произошла прискорбная перемена, которая, правда, оказалась временной. Видимо, началось все с появлением в Дакшинешваре Тоты Пури. Как ни развита была Бхайрави в духовном плане, воспринять концепцию недуализма она была совершенно не в состоянии. Она изо всех сил старалась отговорить Рамакришну от посвящения Тотой в монахи.
– Дитя мое, – предостерегала Бхайрави, – не посещай его так часто, не проводи с ним так много времени. Путь его сух и каменист, ты растеряешь всю свою способность любить Бога.
Очень может быть, что Бхайрави свято верила в собственные слова, но правда и то, что она была женщиной ревнивой и самовластной. Не могла она смириться с тем, чтобы кто-то, кроме нее самой, наставлял Рамакришну.
Теперь же в Камарпукуре Бхайрави уверяла Рамакришну, что он может пасть жертвой соблазна, если будет так много времени проводить в общении со своей прелестной юной женой. Однако Рамакришна выслушивал ее предостережения вполуха, как и в случае с Тотой. Равнодушие Рамакришны еще сильнее распаляло Бхайрави. Она стала говорить тем, кто приходил посоветоваться с Рамакришной по духовным вопросам: «Советоваться с ним? Это я открыла ему глаза!» Бхайрави изображала из себя хозяйку дома и ссорилась с родственницами Рамакришны. Рамакришна сохранял спокойствие и продолжал оказывать Бхайрави знаки высочайшего почтения. Он и Сараде велел поступать таким же образом; и девочка обращалась с Бхайрави почтительно, как полагается вести себя с матерью мужа.
И все равно дело кончилось шумной ссорой – слишком тривиальной и слишком сложной, чтобы здесь описывать ее подробности, – связанной с вопросом кастовых правил. Бхайрави набросилась на Хридая, близость которого к Рамакришне наверняка давно вызывала у нее ревность. Наговорив неприятный вещей, Бхайрави, однако, сразу устыдилась и раскаялась. Она сплела цветочную гирлянду, украсила ею Рамакришну, поднесла ему сандаловую пасту и совершила перед ним обряд почитания, как перед воплощением Божества. Бхайрави просила у него прощения. Рамакришна легко простил ее. После этого Бхайрави отбыла в Бенарес, где стала жить жизнью высокого благочестия.
11. МАТХУР
В предыдущей главе я писал о празднике Дурги в 1864 году, на котором Матхур не узнал переодетого в женское одеяние Рамакришну. Я должен вернуться к этому празднованию, чтобы показать всю силу религиозной преданности Матхура, которая возросла в огромной степени после того, как ему было видение Рамакришны в обликах Кали и Шивы, – о чем написано в главе восьмой.
Дурга-пуджа длится пять суток и на исходе пятого дня завершается погружением в воды Ганги той статуи, перед которой совершалось почитание. В индусских религиозных празднествах используются два типа священных изображения: постоянные и временные. Постоянное изображение божества, изваянное из мрамора или другого прочного камня, помещают в храм, где после освящения перед статуей ежедневно совершается ритуальное почитание. Изображение временное, вылепленное из глины, используется только на время соответствующего празднования, после окончания которого его погружают в ближайшую реку, озеро или в море.
Временное изображение так же свято, как постоянное, – но только на время празднества. Прежде чем приступить к почитанию временного изображения, нужно вызвать божественное присутствие из собственного сердца и перенести божество в статую. Соответственно, до выноса временного изображения из храма и погружения его в воду, нужно отозвать божество из статуи и вернуть его в свое сердце. Все это достаточно ясно и резонно. Но религиозный пыл не знает резонов и способен причинить немало боли человеческому сердцу. Если веруюший способен действительно убедить себя, что божество присутствует в статуе, то для него возникает опасность полюбить саму статую. Образ и присутствие могут отождествиться для него, и тогда новое их разделение окажется болезненным.
Именно это и произошло с Матхуром во время того праздника Дурги. Когда на исходе пятого дня пришли священнослужители известить его, что уже пора нести статую на берег Ганги, Матхур сначала сильно опечалился, а потом впал в неистовое возбуждение. Он кричал, что статую надо не опускать в Гангу, а поместить в храм и ежедневно совершать перед ней почитание. Матхур просто бесновался и грозил страшными карами любому, кто посмеет против его воли бросить глиняную статую в воду.
Священнослужители растерялись. Понять эту экстремальную религиозность они, разумеется, не могли, поэтому, как было и во многих случаях с Рамакришной, пришли к выводу, что Матхур просто спятил. Но спятил или не спятил, хозяином положения все равно оставался Матхур – почитание совершалось в его доме, так что если он запрещает выносить статую из дома, то священникам остается только подчиниться. Ирония судьбы заключалась в том, что за помощью они бросились не к кому иному, как Рамакришне, умоляя его вмешаться и утихомирить Матхура.
– Чего ты боишься? – спросил Рамакришна Матхура. – Что Мать покинет тебя, если ее изображение погрузят в Гангу? Да неужели может мать оставить свое дитя? Три дня ты возносил ей молитвы в храме, но теперь-то Она приблизилась к тебе – Она в твоем сердце!
