Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
— Папа, пожалуйста, — сказала Бесс.
— Молчать! — прорычал он. — Вы не можете ожидать, что я приму ваше пренебрежение к ценностям этой семьи и награжу вас и ваших детей финансовым обеспечением. Ни одна из вас не может этого ожидать! И тем не менее день за днем я смотрю, как вы что-то требуете от меня. Больше я этого терпеть не стану.
Бесс расплакалась.
Кэрри взяла Уилла за локоть и пошла к причалу.
Мама кинула свой бокал в стену Клермонта.
70
— Что случилось потом? — спрашиваю я Джонни. Мы все еще лежим на полу Каддлдауна, на улице раннее утро. Лето-номер-семнадцать.
— Ты не помнишь?
— Нет.
— Все стали покидать остров. Кэрри отвезла Уилла в отель в Эдгартауне и попросила меня с Гатом последовать за ней, как только мы соберем вещи. Прислуга уехала в восемь. Твоя мама поехала к подруге в Винъярд…
— К Элис?
— Да, Элис приехала и забрала ее, но ты не хотела уезжать. В конце концов, ей пришлось уехать без тебя. Дедушка отправился на материк. А затем мы решили устроить пожар.
— Мы спланировали его?
— Да. Убедили Бесс взять большую лодку и свозить малышню в кино в Винъярд.
Пока Джонни говорит, у меня начинают просыпаться воспоминания. Я сама вспоминаю детали, о которых он умалчивает.
— Когда все уехали, мы выпили вино, которое они оставили открытым в холодильнике, — продолжает парень. — Четыре бутылки. Гат был так зол…
— Он был прав.
Джонни отворачивается и снова говорит в пол:
— Потому что он больше не мог вернуться. Если бы мама вышла за Эда, их бы исключили из семьи. А если бы она его бросила, Гат тоже больше не имел бы с нами никакой связи.
— Клермонт был символом, из-за чего все пошло наперекосяк. — Это голос Миррен. Она так тихо зашла, что мы не услышали. Теперь она лежит на полу рядом с Джонни, держа его за руку.
— Цитадель патриархата, — говорит Гат. Как он зашел, я тоже не слышала. Он ложится рядом со мной.
— Ты такой придурок, — говорит Джонни без злобы в голосе. — Всегда говоришь «патриархат».
— Не только говорю, но и имею в виду.
— Вставляешь его при каждой возможности. Патриархат на тостах. Патриархат у меня в штанах. Патриархат с лимонным соком.
— Клермонт был цитаделью патриархата, — повторяет Гат. — И да, мы были пьяны до одури, да, мы думали, что они разрушат семью, и я не смогу больше вернуться на остров. Решили, что если дома не будет, вместе со всеми документами и предметами, за которые они боролись, то исчезнет и его власть.
— Мы могли снова стать семьей, — говорит Миррен.
— Это было бы своего рода очищение, — вставляет Гат.
— Она помнит только то, что мы разожгли огонь, — говорит Джонни внезапно громким голосом.
— И еще кое-что, — добавляю я, садясь и глядя на всех Лжецов в утреннем свете. — Чем больше вы рассказываете, тем больше вспоминаю.
— Мы рассказываем тебе все, что случилось до поджога, — все так же громко говорит Джонни.
— Да, — кивает Миррен.
— Мы разожгли огонь, — задумчиво тяну я. — Мы не рыдали и не истерили, а сделали кое-что другое. Внесли изменение.
— Что-то типа того, — подтверждает Миррен.
— Шутите? Мы сожгли дотла это гребаное место!
71
После того как тетушки и дедушка поссорились, я плакала.
Гат тоже.
Он должен был покинуть остров, значит, я никогда больше его не увижу. А он — меня.
Гат, мой Гат.
Я никогда раньше не плакала с кем-то. Одновременно.
Он плакал как мужчина, а не мальчик. Не от того, что был раздражен, что что-то пошло не по плану, а из-за горечи жизни. Из-за того, что его раны никогда не исцелятся.
Я хотела исцелить их ради него.
Мы вдвоем побежали на маленький пляж. Я цеплялась за него, мы сели на песок, и Гату впервые было нечего сказать. Ни рассуждений, ни вопросов.
Наконец я кое-что предложила:
— Что, если…
что, если
мы возьмем все в свои руки?
А Гат спросил:
— Как?
И я сказала:
— Что, если…
что, если они перестанут ссориться?
Нам есть чем дорожить.
И Гат кивнул:
— Да. Тебе, мне, Миррен и Джонни, да, нам есть чем дорожить.
Но конечно, мы всегда сможем встретиться нашей четверкой.
Через год мы получим права.
Всегда можно пообщаться по телефону.
— Но это наше место… — сказала я. — Здесь.
— Да, наше место… — сказал он. — Здесь.
Ты и я.
Дальше я сказала что-то вроде:
— Что, если…
что, если мы перестанем быть Прекрасной Семьей Синклер и станем просто семьей?
Что, если мы перестанем замечать различия в цвете, происхождении и будем просто любить друг друга?
Что, если заставим всех измениться?
Заставим их.
— Ты хочешь поиграть в Бога.
— Я хочу что-то сделать.
— Мы всегда сможем пообщаться по телефону, — сказал он.
— Но как же наше место? Здесь.
— Да, наше место. Здесь.
Гат был моей любовью: первой и единственной. Как я могла его отпустить?
Он был человеком, который не мог изобразить улыбку, но часто улыбался. Он обвязывал мои запястья мягкими белыми повязками и считал, что раны нуждаются во внимании. Он писал на ладонях и интересовался моими мыслями. Он был беспокойный, упорный. Он больше не верил в Бога, но все равно хотел, чтобы тот помог ему.
А теперь он был моим, и я сказала, что мы не должны позволять ставить нашу любовь под угрозу.
Мы не должны позволить нашей семье исчезнуть.
Мы не должны мириться со злом, которое можем изменить.
Мы должны бороться с ним, не так ли?
Да. Должны.
Мы станем героями.
Мы с Гатом поговорили с Джонни и Миррен.
Убедили их, что надо действовать.
Мы твердили друг другу
снова и снова: делай то, чего боишься.
Повторяли снова и снова.
Мы твердили друг другу,
что были правы.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
