Это оказалось совсем несложно. Хоть раз заковыристая фраза Джулии не обернулась катастрофой. Нож с хрустом рассек панцирь от головы до хвоста. Правда, с внутренностями все оказалось не так просто, как можно было бы подумать. Когда Джулия велела «выбросить песчаные пузыри, что находятся в головах лобстеров, и кишки», я сделала верную догадку. В конце концов, песчаные пузыри нельзя ни с чем перепутать. Но, прочитав строки «протрите коралловую и зеленую субстанцию через мелкое сито», я слегка растерялась. Зеленой субстанции там было сколько угодно — но что это за субстанция и почему Джулия использует такую расплывчатую формулировку? Однако единственное вещество оранжевого цвета находилось там, где, по логике, должны собираться отходы жизнедеятельности лобстера, и я решила не рисковать. Покончив с этим, я по кусочку извлекла из панциря все мясо, раздробила клешни щипчиками для бровей (предварительно очистив их от волосков, разумеется) и извлекла мясо из клешней. Процеженную через сито «зеленую субстанцию» взбила вместе с желтками, сливками, горчицей и кайенским перцем, влила полученную жижу в соус из бульона с обжаренной мукой и довела до кипения. Затем на сливочном масле обжарила мясо лобстера, влила коньяк и уварила. После чего подмешала тушеные грибы и две трети соуса. Полученную смесь я разложила по четырем частям панциря, полила остатками соуса, посыпала пармезаном, положила сверху масло и запекла в духовке.
Лобстеры получились просто объедение.
Через неделю я отследила свою третью жертву дождливым вечером в Чайна-тауне, блуждая среди ньюйоркцев, покупающих сумки со скидкой к Рождеству, и китайцев с зонтиками, которые и сами могли кого угодно прикончить. (У китайцев с зонтиками в Чайна-тауне есть существенное преимущество — малый рост. В дождливый день нужно быть очень внимательным, не то можно и глаза лишиться.) Бедное существо прекратило дергать клешнями почти сразу после того, как продавец завязал его в пластиковый пакет, который опустил в другой, бумажный, пакет, и протянул мне в обмен на шесть долларов. Признаться, в вагоне метро я нервничала: а что, если он начнет дергаться и привлекать к себе внимание? Но он сидел тихо, прикидываясь обычным продуктом.
Дома я решила проверить, как там мой подопечный. Целлофановый пакет облепил его, как вакуумная упаковка, и запотел изнутри. Это было похоже на сцену из телефильма восьмидесятых годов, где неудачливая актриса, приняв много таблеток снотворного, собирается покончить с собой, засунув голову в полиэтиленовый пакет. Я разорвала пакет, чтобы впустить немного воздуха (другими словами, чтобы подводное создание подышало), а потом запихнула лобстера в морозилку. Что хуже — задохнуться, замерзнуть до смерти или свариться заживо? Возможно, от предвкушения вечернего кровопролития мой мозг слегка повредился, потому что философские аспекты убийства лобстеров вдруг показались недоступными для рационального анализа.
Следующий лобстер был казнен тем же способом — сварен заживо в воде с добавлением вермута, сельдерея, моркови и лука. Его розово-красный труп был расчленен аналогичным образом: мясо отделено, а панцирь нафарширован обжаренной плотью, только на этот раз в сливочном соусе с бульоном, в котором варилась жертва. Кажется, я ее слегка переварила.
Когда мы с Эриком наконец сели есть нашего омара-о-аромат, я призналась, что испытываю нездоровое удовлетворение, расчленяя лобстеров.
— У меня как будто есть склонность к этому делу.
Эрик взглянул на меня, видимо, размышляя, куда подевалась та добросердечная милашка, на которой он женился.
— Главное, чтобы к концу своего эксперимента ты не начала резать щенков.
Это охладило мой пыл, и я залегла на дно на некоторое время — до самого Рождества. Я успокаивала себя тем, что это все из-за угрозы забастовки транспортных рабочих — кому понравится топать пешком по мосту Квинсборо с живым лобстером в пакете в компании ста тысяч недовольных жителей пригорода и работников физического труда? Но в реальности дело было совсем не в этом. Ведь следующим рецептом в списке шел омар а-ля американ. И хотя я в принципе согласна с утверждением, что каждому мясоеду стоит хоть раз в жизни взять на себя ответственность и убить животное, которое он собирается съесть, перспектива порубить это существо на мелкие кусочки живьем вызывает у меня гораздо больше внутренних противоречий. Но куда больше меня пугала мысль, высказанная Эриком, — а что, если мне это понравится?
Пока я гостила у родителей, мама делала все, чтобы не допустить меня до готовки, — разве что дверь кухни на цепь не запирала. И хотя ее утверждение, что она делает это, чтобы я окончательно не сошла с ума, не лишено смысла, мне кажется, в действительности она просто не хотела, чтобы ее кормили аспиком или совершали убийства на ее кухне.
— Джули, расслабься хотя бы на недельку, — скрестив руки на груди, умоляла она, заслоняя собой плиту.
— Но я тогда не успею! У меня очень напряженный график! А потом, мои почитатели ждут новостей!
— Твои кто?
— Мам, я должна готовить!
— Джули, ты должна расслабиться, тебе нужна передышка. И подумай хорошенько, зачем тебе это. Твоя чертова Джулия Чайлд никуда не денется!
(Привычка сквернословить у нас семейная.)
Почти неделю я не готовила и не ходила за продуктами. Все это время наши с Эриком родители водили нас по мексиканским ресторанам, устраивали барбекю и кормили жареными пирожками с креветками. Мы ели сырное печенье с рисовыми хлопьями, орехи пекан со специями, красную фасоль с рисом и гамбо[31]— короче, все то, от чего ньюйоркцы воротят нос, но что они понимают, эти ньюйоркцы? Ведь ради этого люди и приезжают в Техас к своим родным. Мы с Эриком спали до двенадцати в моей детской спальне — раньше я и не замечала, что в ней царит такая блаженная тишина и прохлада, на огромной мягкой кровати с модными льняными простынями из четырехсот нитей, между которыми не завалялось ни единой крошки кошачьего наполнителя.
Но через пять дней я почувствовала себя несчастной. За завтраком с тоской косилась на шикарную мамину плиту из нержавейки с шестью конфорками. Руки то и дело сами тянулись к «Искусству французской кухни». Время от времени я пробиралась в родительский кабинет и читала блог. Читатели спрашивали, куда я запропостилась и не бросила ли я свою затею, и каждый комментарий вызывал у меня странную пульсацию в животе, как тогда, когда я думала о своих гормональных проблемах и о том, что, возможно, никогда не смогу родить ребенка. Вдобавок к моему мозгу словно подсоединили передатчик. Я не могла разобрать, что доносится из глубоких недр моего разума, но этот бодрый голос казался очень знакомым. Я начала подозревать, что схожу с ума.
К счастью для меня и моего Проекта, но к несчастью для нью-йоркской популяции лобстеров, на рождественскую вечеринку к моим родителям приехала Изабель со своим мужем Мартином. Изабель была в лиловом вечернем платье пятидесятых годов (мы с ней еще в старших классах вместе ходили по винтажным магазинам, и обе до сих пор этот навык не потеряли). Волосы она убрала в высокую бабетту, а губы накрасила ярко-красной помадой. Мартин нес сумку с подарками и был одет в один из своих обычных неприметных костюмов. Первое, что Изабель сказала, когда вошла в дверь:
