– Уилта, наверное, тоже. Невелика радость – ходить, сунув конец в банку со льдом. Только знаете что? Вдруг у него в шприце был не крем и не глазурь?
– Бог ты мой! – ахнул Роджер. – Думаете, он накачивал себя наркотиками? Да нет, он бы уже ноги протянул. А мерзость эта – она же вытечет в два счета.
– Смешайте с кольдкремом – не вытечет. Вот вам и разгадка.
– А что? Есть же такие, кто нюхает эту гадость. Может, кто-то и таким манером одурманивается. Только для расследования это ничего не дает.
– Еще как дает, – оживился сержант. Он был рад возможности отвертеться от утомительных ночных дежурств в автофургоне. – Это значит, что зелье у него дома.
– Или в члене.
– Пусть так. Главное – нам есть за что его повязать и о чем расспросить.
Но честолюбивый инспектор замахнулся на большее.
– Ну расколется он, а что проку? Придумали бы что-нибудь поумнее. Почитайте, как он провел старика Флинта…
– Нет, сейчас все иначе, – перебил Ранк. – Сейчас он и без допроса сознается. Засадим его денька на три в камеру, оставим без наркоты, а когда у него начнется ломка, подаст голос как миленький.
– Непременно. «Где, – скажет, – мой адвокат?»
– Да, но жену-то мы тоже прихватим. И к тому же на сей раз у нас будут железные улики, так что за обвинением дело не станет. А тех, кто шустрит с героином, под залог не выпускают.
– Сперва добудьте такие улики, – нахмурился Роджер.
– Проще простого. Эти пигалицы болтали, будто он всю пижаму перепачкал мазью из шприца. Криминалистам разобраться – раз плюнуть. А можно взять и сам шприц. Опять же полотенца… Мать честная, да у них что ни возьми – все в наркоте! Блохи на кошке – и те небось покосели. Надо же, не скупится.
– Это меня и смущает. Чтобы торговец наркотиками так разбрасывался своим товаром? Как же, дожидайтесь. Они народ осторожный, особенно когда почуют слежку. Знаете, что я думаю?
Сержант Ранк покачал головой. Он вообще сомневался, что инспектор Роджер был способен думать.
– По-моему, пройдоха взялся за старое. Набивается на арест. Хочет поддеть нас на удочку. Тогда все его фокусы становятся понятны.
– Только не мне, – сокрушенно вздохнул сержант.
– Вот смотрите. На пленке записана сущая околесица. Так? Так. Мы с вами никогда не слышали, чтобы наркоманы намастыривались через конец. А нас убеждают, будто Уилт так и делает. Мало того, среди ночи он поднимает хай, тычет себя шприцем и старается, чтобы дочки видели. Зачем, спрашивается? А затем. чтобы эти паразитки всем-всем раззвонили, а там и до нас дойдет. Вот чего он добивается. Ну да я этого афериста вижу насквозь. Сразу брать не буду: пусть погуляет. Глядишь – и выведет на своих поставщиков. Очень надо возиться со всякой мелкой сошкой, ведь я их теперь могу всем скопом накрыть.
Инспектор и сам остался доволен своим объяснением. Он уже предвкушал окончательную победу. Он представлял, как Уилт окажется на скамье подсудимых, а с ним еще десяток преступников, птицы такого полета, что Флинт и его братия рты разинут: все как один богатей, члены лучших клубов, живут в роскошных домах, играют в гольф. Судья, объявив приговор, похвалит инспектора Роджера за мастерское ведение дела. Он станет знаменит, его фотография появится во всех газетах. Пусть тогда кто-нибудь попробует сказать, что Роджер для этой работы непригоден.
Уилт тоже подозревал, что его ждет слава, но несколько другого рода. Евина страсть к возбуждающим средствам дорого ему обошлась: его член, как видно, навсегда замер в боевой готовности.
– Я же из этого паршивого дома шагу ступить не могу, – пожаловался Уилт, когда Ева уговаривала его не шастать по дому в халате, когда подруги по обыкновению зайдут к ней выпить чашечку кофе. – Ты что же, хочешь, чтобы я с этим шомполом наперевес поехал в Гуманитех?
– Я не хочу, чтобы ты огорошил Бетти и других гостей так же, как Мэвис.
– Мэвис получила по заслугам. Я ее в дом не приглашал – сама вперлась. И потом, если бы она не послала тебя к отравительнице Корее, я бы сейчас не ходил с вешалкой для платья. Прицепленной к поясу.
– Это еще зачем?
– Затем, чтобы клятый халат не натирал воспаленный конец. Знаешь, как больно, когда плотная ткань, прямо как одеяло, трется о напряженный…
– Не знаю и знать не хочу.
– А я не хочу мучиться, – рассвирепел Уилт. – Потому и нацепил вешалку. Но и это не все. Пойдешь по малой нужде – хоть волком вой. Думаешь, легко одновременно согнуть колени и наклониться вперед? Я об стену уже. две шишки набил. А по большой нужде не хожу второй день. Присесть почитать – и то не могу. Только и занятий – лежать на спине, прикрыв причинное место корзиной для бумаг, или слоняться по дому с вешалкой на поясе. Ну да это один хрен. Именно так: у меня занятий – один хрен. Если так и дальше пойдет, то, когда я дам дуба, придется делать гроб по специальному заказу – с перископом.
Ева посмотрела на мужа с тревогой:
– Раз это так серьезно, покажись врачу.
– Как я ему покажусь? – взвыл Уилт. – Ты что – хочешь, чтобы меня на улице приняли за беременного извращенца? Да меня на полпути задержит полиция, а для щелкоперов из местной газетенки это будет счастливейший день в жизни. «ПРЕПОДАВАТЕЛЬ ГУМАНИТЕХА ВЫРАЖАЕТ КРАЙНЮЮ СЕКСУАЛЬНУЮ ОЗАБОЧЕННОСТЬ». Очень тебе понравится, если твоего мужа прозовут мистер Пенис Выше Крыши? Ладно, ублажай тут своих гостей, а я затаюсь наверху.
Уилт осторожно поднялся в спальню и напялил спасительную корзину. Скоро внизу раздались голоса: это собирался Комитет соседской взаимопомощи, в котором состояла и Ева. Интересно, кому из них Мэвис успела напеть о происшествии на кухне? Вот небось радуются, что муженек Евы оказался эксгибиционистом с замашками убийцы. Конечно, они и виду не покажут, что рады: «Бедная Ева! Слыхали, что отмочил этот злодей, ее муж?» – «Как она не боится жить в одном доме с таким чудовищем?» А ведь на самом деле не Генри им ненавистен, а Ева. И поделом ей: кто как не она испоганила его пиво отравой докторши Корее? Лежа в постели, Уилт думал о докторе Корее. Он предавался сладким мечтам о том, как подаст на негодяйку в суд и взыщет с нее кругленькую сумму за… Как бы сформулировать обвинение? Членовредительство? Посягательство на права мошонки? Или просто отравление? Нет, не пойдет: яд подлила Ева, и, соблюдай она точную дозу, вполне возможно, последствия не были бы столь плачевны. Откуда мерзавке Корее знать, что Ева во всем норовит хватить через край? Ева свято верила, что если какое-то средство идет на пользу, то от двойной порции и пользы вдвое больше. Это уразумел даже кот Чарли: стоило поставить перед ним блюдечко со сливками, приправленными глистогонным порошком, он в мгновение ока исчезал из дома и не показывался несколько дней. Кот не дурак, он помнил, как однажды Ева прочистила ему желудок двойной дозой этого лекарства. Бедолага две недели прятался в кустах в дальнем конце сада, а когда вернулся, он и сам походил на глиста, обросшего шерстью. Пришлось отхаживать его сардинами.
