В палате, забинтованная, вся в кровоподтеках и синяках, спала под капельницей Нина.
Гриша тихо сел на край кровати, всматриваясь в ее лицо, такое родное. Он бережно коснулся ее плеча. Погладил ее руку. Взял ее пальцы в свои. И вдруг… вдруг заметил на безымянном пальце Нины кольцо. Тоненькое золотое кольцо с маленьким зеленым камнем. То самое, что подарил ей. То самое, что бросила она на пол в ресторане.
Гриша готов был заплакать от счастья. Он прижал ее руку к своим губам.
Гена и Ира вышли в коридор. А он просидел у изголовья Нины всю ночь. Слушал ее дыхание…
Утром Гена приехал в больницу уже один. Привез фруктов – от Иры. А еще – маленький телевизор.
– Не бойся, доктор разрешил. Только учти, он старый и изображение не ахти, – сказал он Грише.
– Спасибо. Большое вам спасибо.
– Ты так и не спал всю ночь?
– А зачем спать? Она ведь рядом!
Гена улыбнулся:
– Обещай мне одну вещь. Обещай, что злость в тебе умрет. И когда она поправится, ты никогда не будешь вспоминать о плохом!
– Да, – сказал Гриша, – она сама всегда говорит – у нас все получится.
– И передай Нине, что мы ее ждем. Все остается в силе. Я имею в виду запись передачи.
Они пожали друг другу руки. И Гена убежал на работу.
Гриша нажал на кнопку телевизионного пульта, вспыхнул экран и ему показалось, что там, на экране, его Нина поет «Амаполу». Поет так страстно и восторженно, как никогда прежде. Огромный зрительный зал слушает ее, затаив дыхание… В этой песне есть все, что довелось ей пережить. Боль, отчаяние, надежда…
Нина открыла глаза и посмотрела на Гришу. Он держал ее за руку. И улыбался.
За окнами шел дождь, настоящий весенний ливень, но сквозь пелену дождя проглядывало солнце…
ГОЛОС ГРИШИ:
– Я помню. В тот день был проливной дождь. А потом вдруг ни с того ни с сего засияло солнце. Падают с неба струи, а сквозь них – лучи солнечные. Она сказала – вся жизнь на это похожа. Солнце сквозь ливень, верно? Я сказал – да, мы с тобой, как две бабочки, летим по небу, летим, легко, расправив крылья, и никогда не упадем. Мы долетим. Нам двоим обязательно повезет. Помнишь, сказала она, слова великой Марлен Дитрих: «Счастье в конце концов всегда приходит к упорным?» А я ответил, что я, думаю по-другому – счастье приходит к тем, кто умеет любить…
Гриша обнял Нину. Они неотрывно смотрят в глаза друг другу.
– Как звучит «Амапола» по-русски?
Он прочел:
Я услышал грустную жалобу,
Мое сердце встрепенулось.
И сразу родилась эта сладкая песня.
Амапола, прекрасная Амапола!
Моя душа будет всегда только твоей.
Я люблю тебя,
Точно так же, как цветок любит свет.
Как ты можешь жить в таком одиночестве?
Амапола, прекрасная Амапола!
Это не тебе, – улыбнулся Гриша, – это перевод…
Муки любви{1}
Киноповесть
Я прочитала у кого-то фразу: «Муки любви даруют нам новую жизнь…»
Выстрел. Пуля пробила мишень. Покачнулся и повис вниз головой «убитый» заяц. Еще выстрел. Упал медведь. А потом – верблюд, слон, орел. Стрелял Феликс. Его палец легко нажимал на курок, верный глаз точно целился. Рядом стоял Шурик. Феликсу – тридцать. Шурику – тринадцать, он едва достает Феликсу до локтя.
– А Лису? – спросил Шурик.
– В Лису не буду. Лиса друг.
– А я буду! – закричал мальчик. Бросил деньги хозяину тира, запасся патронами. Выстрел. Выстрел. Все мимо.
Они шли по шпалам от железнодорожной станции к дачному поселку.
– В детстве у меня был лисенок, – рассказывал Феликс, – жил дома. Звали его Франтик. Еду он прятал по ботинкам – прогнали жить во двор, в будку. Стал соседских кур воровать – отец отнес его в зоопарк А я любил его. До сих пор мучаюсь, что предал своего Лиса. Жуткая это вещь – предательство. Никогда себе не прощаешь, до самой смерти. А зачем ты хочешь научиться стрелять?
– Ты учи, не спрашивай, – буркнул мальчик. – Я тебе в друзья не набиваюсь и в душу не лезу. Отношения между людьми должны быть партнерскими и строиться на взаимной выгоде.
Он остановился у хлебного киоска:
– Два батона!
С наслаждением оторвал горбушку, другую протянул Феликсу:
– Я тебя кормлю, ты меня учишь. А сам где стрелять научился?
– У меня прадед был стрелок. Мог на скаку пулей шапку всаднику сорвать.
– А всадник потом без головы?
– Нет, без шапки.
– Ты что, прадеда видел?
– На фотографии. И отец про него рассказывал.
– Что, он тебя с фотографии учил стрелять?
– Ага, – Феликс доедал батон, – шутка.
Мальчик запихал себе побольше хлеба в рот.
– Денег на еду у меня осталось на три дня. А правда, где стрелять выучился?
– На войне!
– А где воевал?
– Дома. Где тепло. Где прадедушка жил.
– Опять шутка?
Шурик обиженно замолчал, и Феликс миролюбиво добавил:
– Можешь считать, что да.
Феликс жил на заброшенной даче. В комнатах висело множество колокольчиков, они тихо позванивали. Мебель была очень старая, рассохшаяся, крыша протекала, но был здесь маленький доисторический телевизор. И картины на стенах. Странные картины.
– Твои? – спросил Шурик.
– Мои.
– Много продал?
– Ни одной. За всю жизнь – ни одной. Как Ван Гог.
– Гонишь, – усмехнулся мальчик. – Ван Гог на аукционе в Сотби бешенных денег стоит.
– Так то после смерти, – объяснил художник, – а при жизни и он ни одной не продал. Такое вот счастье.
– А что есть счастье?
– Счастье – это выдумка. Искание его есть причина всех бедствий в жизни.
– Сам придумал?
– Нет, Флобер. Француз один, про любовь писал. Картошку будем чистить?
– Я не умею.
– А я тебя научу!
Вдвоем они чистили картошку.
Шурик извел всю картофелину на кожуру и спросил:
– А любовь что такое?
– «Чем больше я узнаю женщин, тем больше привязываюсь к лошадям». Это другой француз сказал, Портос из «Трех мушкетеров». Слыхал?
– Нет.
– Темный ты, Дюма не знаешь.
