И он совершил жертвоприношение, поручив нас воле богов.
Когда мы разобрались кучками, чтобы поесть, он подошел со своей пищей к нашей группе; сейчас я робел перед ним почти так же, как в самый первый день, когда мы вышли из Академии. Но тут он украдкой покосился на меня, и я понял, что, если бы вокруг не было других, он бы начал расспрашивать меня, хорошо ли говорил. И мы просто улыбнулись, поняв друг друга.
Ветер переменился. Теперь мы чуяли в воздухе дым, тяжелый дым войны он нес с собой струйки смрада, особой вони, которую дает, сгорая, то, чему гореть не положено. Когда углубились в горы, я понял, что первым делом мы наткнемся на усадьбу моего отца, да и дымом тянет именно оттуда.
Этот запах я помнил с детства - и подумал: "Оливы погибли". А потом мы обогнули склон холма и увидели, что деревья не только сожжены, но и посечены. Свежие обрубки торчали среди горящих сучьев. У спартанцев не было времени срубить деревья под корень, и они просто запалили огонь. Мне показалось, что и на этот раз они не хотели трогать священную рощу, но ветер переменился и захватил ее. Мы ехали дальше, направляясь к дому. Под черепицей тлела солома, дым валил клубами из-под свесов крыши и пробивался струйками в щели между отдельными черепицами. И в тот момент, когда мы подъехали, балки не выдержали и крыша провалилась внутрь.
Домашняя утварь была свалена кучей посреди двора и сожжена. На самом верху была моя кровать - она все еще ярко пылала. Я видел буквы своего имени, которые вырезал еще мальчишкой. По ту сторону костра что-то грызла собака. Это оказался управляющий поместьем - с разбитой головой и разбросанными по камням мозгами. Других убитых не было. Куда бы ни убежали рабы, ясно, что больше мы их никогда не увидим.
У нас был хороший участок, самая лучшая земля в долине. Мы жили тут с незапамятных времен, отцы и сыновья, убирали камни с полей и строили из них террасы. Я сам устроил на склоне холма новую террасу и высадил там виноградные лозы… Они гоняли своих лошадей по винограднику вдоль и поперек; молодая зелень была втоптана в землю. Да, можно было мне и не спорить с двоюродным дедом Стримоном и устроить все не на свой лад, а как ему хотелось… От скота не осталось и следа.
Я слышал, как по отряду пробежал говорок - товарищи мои рассказывали друг другу, чья это усадьба. Они глядели на меня с траурной серьезностью, как смотрят обычно на человека, которого постигло бедствие. Ко мне подъехал Лисий и накрыл мою руку ладонью.
– Все спартанцы - воры от рождения, - произнес он, - но за это, клянусь Гераклом, им придется заплатить.
Я отвечал бодро, словно актер в пьесе:
– Ну-ну, Лисий, это не единственное, за что им придется заплатить.
Они все думали, что я проявил большую силу духа; а на самом деле я просто еще не успел все толком прочувствовать. Когда случайно перевернут обеденный стол, картина противная - грязь, мусор; потом вино вытрут, постелют свежую скатерть, принесут чистые чаши и тарелки, и все становится на свои места. Мне в тот миг казалось, что примерно так все будет, когда я снова приеду сюда.
Задерживаться здесь причин не было. Наконец с высокого места мы увидели целую крышу, из-под которой прямо у нас на глазах потянулся дым. Лисий пробормотал: "Ладно…" и дал команду ехать дальше.
Мы миновали еще два сожженных хутора. Редко где нам удавалось заметить хотя бы уцелевшую курицу. Как сказал Лисий, спартанцы - самые ловкие воры на свете. Они держат своих мальчиков на голодном пайке, так что им никогда не удается набить брюхо, не украв что-нибудь; и все для того, чтобы они научились жить за счет того, что дает окружающая местность. Они получают порку, если кто-то поймает их на воровстве. На эту тему есть широко известная история; на мой взгляд, весьма поучительной частью ее является, что мальчишка собирался съесть лисенка[974510].
Мы настигли спартанцев в небольшой долинке между Фрией и Филой. Они еще не сожгли усадьбу, потому что наступил вечер и они стали здесь лагерем на ночевку. Разведчик доложил, что они развели костер во дворе и ужинают. Пехоты с ними не было, только несколько безоружных илотов. Один из наших, родом из этих мест, показал Лисию узкий объезд над оливами, где мы могли пробраться незамеченными для часового, которого они выставили у ручья.
Мы въехали на усадьбу и поскакали между загонами, распевая пеан. Спартанцы кинулись от костра врассыпную, призывая друг друга к оружию и стараясь добраться до своих коней. Некоторых мы стоптали лошадьми между костром и коновязями. Но остальные успели вскочить на своих скакунов, развернулись на нас и бросились в рукопашную.
Раньше я все гадал, поверю ли, когда дойдет до дела, что это настоящая война, а не просто очередной учебный бой в школе Демея. Ну так я сомневался напрасно. Как вы, возможно, знаете, спартанские всадники набираются не из тех, кто может купить лошадь и доспехи: ими становятся в награду за заслуги. Ксенофонт (который в любом случае мог позволить себе категоричность в суждениях) часто твердил мне, какой это великолепный обычай. Полагаю, так оно и есть, если не считать, что любой простолюдин, желающий войти в это привилегированное сословие, ревниво следит за всадниками и доносит о каждом упущении, какое заметит; и, если сможет доказать, получает возможность занять чужое место. Нетрудно догадаться, что несколько лет такой жизни оставляют на человеке свою отметину. Не стану говорить, будто эти люди выглядели так, словно никогда не смеются; но они определенно очень продуманно выбирали, над чем посмеяться.
На них были простые круглые шлемы и алые туники - на красном не так видна кровь; их длинные волосы (которые они смазывали маслом, расчесывали и укладывали в прическу, потому что были на войне) достигали плеч. Я видел, как один из них несется на меня, и мне не потребовалось подсказок, чтобы сообразить: этот человек убьет меня, если доживет до такой возможности.
Но, как часто бывает на войне, что-то заставило его лошадь шарахнуться в сторону, и я оказался лицом к лицу с другим человеком; он словно из-под земли выскочил, но с первого мгновения испепелял меня взглядом - как будто я его чем-то обидел. Я метнул дротик так, как учил меня Лисий, и попал ему в шею. Он свалился наземь, а глубоко вонзившийся дротик остался в ране. Потянувшись за другим, я заметил Лисия, сражающегося чуть в стороне. Он на миг оглянулся; я подумал: "Он меня потерял, ищет". Тогда я заорал пеан и бросился в схватку, где он мог бы меня видеть.
Не очень подробно помню, чем это все закончилось. Драка была как драка, такая же, как еще два десятка схваток, в которых я сражался в тот год и в другие годы. Но, если память меня не подводит, кажется, мы убили четверых или пятерых из них, а они достали только двоих наших, потому что уступали численно и были захвачены врасплох. Мы убили также одного из илотов, который схватил оружие, чтобы сражаться за них. Он был отважный человек, и если бы остался в Лаконии, его все равно убила бы "криптия" (так назывались отряды молодых воинов, обученных расправляться с подобными людьми)[715082].
