Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46
Соколов двинулся прочь из гостиной, Феодосия за ним, музыканты продолжали играть, словно слушатели и не покидали залы.
– А… те? – кивнула Феодосия в сторону затихающего квартета, преодолев пару комнат.
– А! Пусть рыбам играют!
Вошли в столовую.
Увы, скоморохов там не оказалось. Взамен поджидали Феодосию блистающие вещи, скрасившие несбывшиеся упования. Она сперва не поняла, почему так резануло зеницы стрелами света. Подняла голову. Потолок в палате был из зерцал. Под ними висели италийские многоярусные цветные лампы. А две колонны перед окном облицованы хрустальными изразцами. Но то была только присказка.
Вдоль окон стоял длинный стол под парчовой скатертью. А на столе в серебряных и перламутровых мисках лежали окиянские монстры! Феодосия узнала устриц и краба. Последний был невероятных размеров и красного цвета.
– Каков зверь, а? – махнул дланью Соколов.
На фарфоровой тарели нежились лимоны и мелкие черные сливы.
– Терновник? – скромно предположила Феодосия.
– Маслины, – ответил хозяин.
Феодосия в смущении села за стол.
– Что изволите на заедки? – спросил слуга. – Паштет с вином? Студень из восьминогов?
Феодосию бросило в жар. Как же есть это чудо-юдо? С какой стороны приступить?
– Подай готовое, – распорядился боярин, глядя на Феодосию озорными серыми глазами.
Холоп бросил серебряную лжицу на длинном черенке, подхватил большие щипцы, растрескал омара, ловко крючком вытащил из скорлупы белое мясо, полил лимоном и с поклоном поставил перед Феодосией.
Она наткнула кусок на двурогую вилку и положила в рот. Вкусно.
– Очень приятный вкус. И необычный.
– Ну слава Богу, хоть кто-то в Москве оценил тонкость венецианской поварни. У нас ведь ежели бараньего желудка, набитого кашей с салом, гостям не подать, так все голодными встанут.
Феодосия бросила церемонии и стала пробовать все подряд, заодно рассказывая содержание книги об морских монстрах.
– Интересные вкусы, – поблагодарила она хозяина. – Вы зело прогрессивны. Можно ли теперь увидать ваших чад?
– Ах, да! Приведите отрока. Впрочем, пусть и отроковицы придут.
Глава двенадцатая
Греческая
– Золотник угольной пороши, три золотника калийной селитры, ползолотника камеди… – бормотала Феодосия под нос, отвешивая и отмеряя то серу, то бертолетову соль.
Она убедила дьяка Макария и боярина Соколова, что решающим доводом в научной дискуссии (олей, какие слова!) должен являться экспериментус. И теперь с благословления Макария и материальной помощи Соколова творила зело бойкий порох. Такой, чтоб взорвавшись в устье ступы, унес холодным огненным вихрем Феодосию на небеса к сыночку Агеюшке. Хотя, надо признать, сей час Феодосия и сама не знала, занимается ли наукой ради желанного полета на сферы небесные или ради удовольствия от возможности смешивать, чертить и вычислять? Двойственность цели и процесса работы – для дела или мыслительного сладострастия? – смущали Феодосию чувством вины. Все чаще со стыдом ловила себя на мысли, что не хочет улетать на небо, ибо тогда окончатся часы познавательных наслаждений в лаборатории, чертежне и библиотеке, ставших для нее раем на земле.
– Почему невозможна армония окрест, коли есть она во мне? – со вздохом задавала Феодосия достойный философа вопрос мышке, случавшейся по ночам в чертежной келье. За полгода трудов в Феодосии чрезвычайно развилась способность, которую книжный отец Логгин назвал бы абстрактным мышлением.
Она пыталась рассказывать о движениях в подлунном мире, кои ни увидеть глазами, ни ухватить перстами, ни намалевать италийским карандашом, Олексею, но тот лишь нарочито испуганно восклицал: «Чур меня!» – и заклепывал уста Феодосии ладонью. Олексей слыхал от знающего самовидца, что ежели девица или жена возьмется за изучение арифметики, то велика опасность, что умовредится и помрет в горячке, о чем Феодосии и сообщил. После сего она бросила попытки рассказывать о своих занятиях Олексею.
– А Андрей Митрофанович Соколов обсуждает купно со мною и алхимию, и корпускулярные процессы, – с легкой обидой посетовала напоследок Феодосия. – Мы с ним последний раз вакуум дискутировали.
– Соколо-о-в! Какие же вы, бабы, жадные до богатства. Конечно, коль бедняк, так дурак, и поглаголить со мной не об чем! – с великой досадой бросил Олексей, осерчав на загадочный вакуум. И, зляся, подъелдыкнул: – Погоди, как стану царским сокольничьим, сразу поумнею!
– Да при чем тут это? – подняла брови Феодосия. На сем и расстались, сердито пошагав в разные стороны.
В затаенном уголке заснеженного монастырского огорода, за дровяными сараями Феодосия творила экспериментусы с подкидной доской и к весне вывела формулу – истинный перл баллистики. Впрочем, она и не подозревала о своем ученом открытии и беспечно держала листок с вычислениями в ящике стола, не мысля делать его достоянием ученых мужей, скажем, вступить в переписку с Исааком Невтоном. Он – ученый. А она кто? Самоучка.
– То ли возникающий от сгорания пороха вихрь должон в парус летательной ладьи ударять, то ли бить об землю из ступы? – все еще не могла решить Феодосия и роняла голову на черные от угольной пороши длани, засыпая прямо в лабораторной келье.
Трижды в неделю Феодосия ездила научать девятилетнего отрока Соколова, Петра, латыни и черчению и рисовать красками с его младшей сестрицей, восьмилетней отроковицей Варварой (отец любовно величал ее на чужеземный манер Барбарой). Часто после занятий Соколов звал Феодосию в библиотеку или кабинет, где за чашкой полюбившегося ей кофею с имбирем или гвоздикой обсуждали они запрещенные европейские книги. Конечно, сидеть за одним столом с нищим монахом сомнительного мужеложеского виду кравчему государя было не по чину, но так трудно найти в своем кругу, среди бояр, собеседника! Потому Соколов, морщась от обтрепанного одеяния Феодосии, тем не менее с воодушевлением беседовал с ней. Обсудили творения Сирано де Бержерака «Иной свет, или Государства и империи Луны» и Эразма Роттердамского «Похвала глупости». Первое сочинение зело увлекло Феодосию, ибо оно было доказательством ее идеи полета сквозь сферы небесные. Кто знает, может, и на Луну по пути Феодосия заглянет? Оба дружно смеялись над пьесами Жана-Батиста Мольера. Феодосия с интересом слушала иронические замечания Соколова об зрелищах феатра московского. Выходило, по язвительным замечаниям Соколова, что показывали в ём одни консервативные и допотопные аллегорические представления, давно не модные на передовом Западе. Впрочем, рассказ только усилил желание Феодосьи попасть в игральную хоромину. Надеяться на сие, конечно, напрасно: никогда не получила бы она благословения монастырского руководства на эдакий поход. На прогулки по Москве с Олексеем и то редко удавалось выхлопотать разрешение. Потому видались за зиму лишь три раза: сходили в заезжий зверинец, в Сокольничью слободу, где жил Олексей, позрить птиц, и один раз в Замоскворечье, в храм с вырезанными из дерева и раскрашенными фигурами святых.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46
