Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 40
Допуск к обучению был связан с большими трудностями. Не только потому, что количество обучаемых было ограничено десятью, но и потому, что желающие учиться с аттестатом зрелости военного времени должны были сначала в течение двух семестров учиться на подготовительных курсах. Специальная комиссия определяла тех абитуриентов, которые могли без учебы на этих курсах сразу приступить к изучению медицины (стоматологии). В их число попадали прежде всего абитуриенты с очень высоким средним баллом аттестата. Я не принадлежал к этому числу избранных. По мнению члена комиссии профессора физиологии Хофмана (ученика профессора Павлова, первого лауреата Нобелевской премии по физиологии), я должен был записаться сначала на этот предварительный курс. Но там были еще и другие члены комиссии — известный историк профессор Г. Риттер и заведующий учебной частью, которые были пациентами моего шефа. Во время лечения он объяснил им, что я работаю зубным техником и являюсь важным сотрудником в его практике. Как могли эти двое, находясь с открытым ртом в подчиненной позиции по отношению к зубному врачу, сказать «нет»?
Так я получил письмо от профессора Риттера с разрешением приступить к изучению стоматологии без начального подготовительного курса. И еще одно обстоятельство оказалось очень полезным при моей деятельности в качестве зубного техника. Доктор Хаузер, мой второй шеф, будучи президентом палаты врачей-стоматологов, очень заботился о доценте Реме, бывшем до конца войны старшим врачом в известной берлинской стоматологической клинике. Конец войны он провел в своем родном городе Констанце на Боденском озере. После войны его пригласили на должность внештатного профессора, а затем взяли в штат. Первое время он жил в доме доктора Хаузера, который меня очень скоро представил ему как своего зубного техника. Затем я участвовал вместе с преподавателями и служащими в поисках еще исправных инструментов в развалинах бывшей стоматологической клиники. Во время первого семестра участие в общественных работах было обязательным: каждый должен был отработать 56 часов на разборке развалин института.
Летом 1946 года мы с друзьями время от времени играли в теннис во фрайбургском теннисном и хоккейном клубе, реквизированном французами. Один французский офицер предложил мне должность тренера по теннису, обещал хорошую оплату, спецпаек и сигареты. Но я не захотел. Не только потому, что считал работу зубного техника более перспективной для получения в будущем профессии зубного врача, но и прежде всего потому, что считал для себя недостойным работать на оккупационную власть, которая действовала в то время непримиримо и недружелюбно. Некоторое время я совмещал занятия в университете с работой зубного техника, но затем был вынужден полностью посвятить себя учебе.
В первые годы студенты должны были оплачивать обучение. За лекции и курсы студент или его родители в зависимости от числа занятий должны были вносить различные суммы. Учебный совет мог освобождать студентов от взносов за два экзамена в семестре, от части взносов или от полной их уплаты. Так как у моей матери была лишь скромная пенсия, а мои доходы от работы зубным техником были скромными, освобождение от уплаты взносов за обучение означало существенное облегчение. Чтобы получить освобождение от оплаты двух экзаменов, приходилось интенсивно и регулярно заниматься предметами, по которым будет экзамен.
Ректором Фрайбургского университета с 1946 по 1949 год был профессор Константин фон Дитце. Он немало способствовал сложному противостоянию с французскими оккупационными властями. Во время войны накануне событий 20 июля 1944 года он имел связи с церковными кругами, кружком интеллигенции, связанной с заговором, и с Карлом Гёрделером. Для Дитце, разработавшего новое направление в области аграрной политики, имевшего дружеские и научные связи с большим окружением, и для других арестованных — профессоров Лампе и Риттера — война закончилась раньше, чем нацисты успели привести в исполнение приговор своего «народного суда».
Х.Х. Гётц в качестве первого председателя Аста во Фрайбургском университете после войны особенно тесно сотрудничал с Дитце во время процесса против Генриха Тилессена. Бывшие императорские офицеры Г. Тилессен и Г. Шульц 26 августа 1921 года недалеко от Гросбаха в Шварцвальде застрелили депутата рейхстага и министра в отставке Матиаса Эрцбергера, который 11 ноября 1918 года подписал перемирие и, в отличие от министра иностранных дел того времени Брокдорфа-Ранцау, выступил за принятие условий Версальского мира. Во времена Веймарской республики это политическое убийство осталось безнаказанным, так как бывшие бойцы фрайкора смогли бежать. После прихода к власти национал-социалистов оба они попали под амнистию и смогли спокойно вернуться в Германию. После гибели гитлеровского режима они оба были арестованы американцами и этапированы во французскую оккупационную зону. На процессе немецкой юстиции в качестве защитника блестяще выступал адвокат Дришель. Его речь присутствовавшие в зале студенты сопровождали топотом ног и аплодисментами. Французской оккупационной власти это доставило мало удовольствия. На оправдательный приговор она отреагировала жестко и незамедлительно: смещением судьи и отменой приговора (после этого Тилессен был приговорен к 15 годам тюрьмы), более строгой практикой денацификации и закрытием Фрайбургского университета. Ректор фон Дитце и председатель Аста Х.Х. Гётц, оба имевшие безупречно чистое прошлое, вступили в переговоры с оккупационными властями, которые согласились не закрывать университет, если явятся студенты, стучавшие на суде ногами. Эти студенты должны были предстать перед судом. Большинство студентов явились в суд и были в конечном счете оправданы. Так ректору удалось преодолеть сложную ситуацию.
К государственным экзаменам нам пришлось зубрить огромное число предметов. Естественно, были предметы, особенно в области медицины, в которых мы чувствовали себя особенно слабо. Нам пришлось искать ассистентов соответствующих институтов и клиник, которые нас более или менее натаскали к экзаменам. По дерматологии, например, мы отыскали доктора Пфистера (который позднее стал главным врачом в Карлсруэ). Для начала он спросил, когда день экзамена. А когда услышал, что через три недели, то ответил:
— Времени еще много, сначала съезжу в отпуск дней на четырнадцать, а потом дней за восемь вас натаскаю на «отлично».
Так как он знал, что хочет услышать соответствующий экзаменатор, то он учил нас тому, что надо было на практике, и дал соответствующие указания.
— Если, например, вас поведут на второй этаж в комнату с коричневой мебелью, то это — кабинет псориаза, соответственно и у пациентов будет псориаз.
Поэтому экзамен прошел как по маслу.
Во время подготовки к экзамену по патогистологии в патогистологическом институте мы должны были расставить на столе многочисленные гистологические препараты. С ассистентом мы рассматривали их, а потом должны были ставить диагноз, то есть указать, из каких тканей взят этот препарат. Мы углубились в исследования, когда в помещение заглянул электрик, подошел к столу, взял с него препарат, посмотрел его на свет и спросил:
— Это чё, язык?
Это действительно был язык.
По стоматологической хирургии моих однокашников особенно злобно экзаменовал профессор Эшлер, который во время войны работал по обмену в Японии. Во время того экзамена я невольно с неприятностью вспомнил свои солдатские времена, когда не терпелось никакой критики. Эшлер не прощал моим коллегам сомнений в том, что он рассказывал на лекциях, хотя приводил он фантастические примеры.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 40
