В апреле 1980 года за мужество и героизм, проявленные при исполнении воинского долга, Валерий Востротин был награжден орденом Красного Знамени. Недели через две после этого позвонили из Москвы: срочно оформить представление на звание Героя Советского Союза!
А в июле его расстреляли в упор из гранатомета.
— В тот день жарко было, я в одной рубашке поехал, и талисман мой — суворовский погон, друг подарил еще в училище, — не вошел в карман. За это и поплатился. Часов в пять утра на подходе к Мирбачакоту подорвалась на мине головная машина колонны. Пока там бойцы разбирались, я в БМП оставался, писал что-то. Только двинулись, я в триплекс глянул, елки-палки: гранатометчик духовский в упор целится! Ну, думаю …ц! Сейчас, думаю, вся жизнь перед глазами пройдет. А вспомнить ничего не могу. Открыл глаза — машина горит. Механик ранен в голову, связист без руки, в крови все. Я наверх вылез кое-как, там пули летают. Слабость навалилась. Потом меня промедолом накачали, я в себя пришел, но соображаю туго, как пьяный. Одна мысль: только бы к духам не попасть. «Бойцы, командую, — пистолет сюда!»
Востротина спасла рука с сигаретой, поднесенная к лицу в ту секунду, когда граната прошила броню БМП. Рука и приняла самый крупный осколок. Мелкие посекли плечо, губы, нос, глаз.
— Очнулся, — ничего не помню, хоть убей! Трубка какая-то во рту торчит, дышать мешает. Потом сообразил: это же госпиталь. Наконец, стали снимать повязку. Левым, раненым, глазом не вижу ничего. И правым тоже не вижу!
— Да ты открой глаза-то, парень, — говорит кто-то.
Снова очухался уже в Ташкенте. К вам, говорят, жена с дочкой приехали. Смотрю через марлю, точно — Ирина. Оказалось, ей позвонили ночью, сказали, что я в тяжелом состоянии, без рук, без ног и глаза выбиты. Она и примчалась.
Что говорили тогда друг другу, не помню. Помню только, она дочку просит: «Юля, поцелуй папу». А Юля нос морщит: «Папа, ты почему не умывался?» Не умывался. У меня вся физиономия перебита, распухла: семнадцать швов. Ира потом на квартиру в Ташкенте устроилась, каждый день в госпиталь бегала.
Потом меня в Ленинград перевезли: осколок в глазу остался, начался воспалительный процесс в руке. Руку собрали по кусочкам, только палец указательный не до конца гнется, нормально, в общем. К тому времени я килограммов двенадцать веса потерял, волосы обгорели, стал страшный, как черт. Лежу в палате с тремя бойцами, их как на убой кормят, а меня три раза в день — баландой. «Почему?» — спрашиваю сестру. «Так ведь они из Афганистана, — отвечает. — Герои-интернационалисты, им дополнительный паек положен». — «Понял», — говорю.
А однажды во время обхода в палате появился врач, который меня еще в Ташкенте лечил. Увидел меня и говорит своим: знакомьтесь, мол, товарищи. Старший лейтенант Валерий Востротин, Герой Советского Союза! Я только и успел сказать, что я уже капитан, а что не Герой, что не утвердили тогда представление на меня, сказать не успел. Тут такой шмон начался! Меня в люкс переводят — опровержение уже поздно делать.
Востротина действительно представили тогда к званию Героя. Но начальство, говорят, представление отклонило: поймите, сказало начальство, нам сейчас нужны живые герои. Начальство можно понять. Надежды на то, что Востротин выкарабкается из той переделки, практически не было.
Через несколько месяцев он вернулся в Афганистан. В свой полк — уже командиром батальона.
И в апреле 1982 года за мужество и героизм, проявленные при исполнении воинского долга, был награжден орденом Красной Звезды.
Бойцов, которые находились в тот январский день на высоте 3234, на всех других высотах, охранявших подступы к дороге Гардез — Хост, он учил воевать так, как умеет воевать сам.
Больше того: 9-я парашютно-десантная рота — это та самая рота, которую девять лет назад Востротин вел за собой на штурм аминовского дворца. Его рота!
Из донесения:
«Следующая атака началась в 17.35. Была предпринята попытка обхода высоты с третьего направления, которую отразил взвод старшего лейтенанта Рожкова, выдвигавшийся для усиления 1-го взвода. Потерь у личного состава к тому времени не было. На усиление роты был направлен также разведвзвод под командованием старшего лейтенанта Смирнова А. И.
В 19.10 началась третья, одна из самых дерзких атак противника. Под прикрытием массированного огня гранатометов и пулеметов, на ходу ведя огонь из стрелкового оружия, несмотря на потери, мятежники шли на позиции роты в полный рост и сумели приблизиться к ним на бросок гранаты.
Шквальным пулеметным огнем встретил наступающего противника младший сержант Александров Вячеслав Александрович. Его решительные действия дали возможность бойцам выйти из-под обстрела и занять более удобные позиции. Вячеслав приказал двум своим товарищам, Аркадию Копырину и Сергею Объедкову, покинуть позицию и вызвал огонь на себя, стреляя до тех пор, пока его пулемет не был пробит пулями и заклинил. Когда противник приблизился к нему на 10–15 метров, Вячеслав бросил в наступающих пять гранат. Покинув пристрелянное противником укрытие, он сменил позицию. Озлобленные мятежники сосредоточили весь огонь стрелкового оружия и гранатометов в направлении младшего сержанта Александрова В. А. Гранаты рвались возле его укрытия и за ним, но мужественный десантник с криком: „За родной Оренбург, за погибших и раненых друзей!“ — продолжал вести огонь по мятежникам, которые наступали психической атакой.
Товарищи подоспели к нему, когда, смертельно раненный, истекая кровью, Вячеслав в последний раз нажал на спусковой крючок своего автомата. К тому времени у него оставалось 6 патронов.
Когда атака была отбита, на высоте 3234 состоялось комсомольское собрание. Личный состав дал клятву погибшим и раненым товарищам: высоту не сдавать до тех пор, пока будет жив хотя бы один боец. Комсомольская клятва передана по радиостанции и единодушно поддержана всем личным составом батальона…»
«Настоящие мужчины, не ища иной причины, думаю, меня поймут. Разве может боевая шашка в ножнах почивать, если есть — огнем пылает — край, что кровью истекая, продолжает воевать?»
Эти строки Востротин написал для тех, кто не понял, почему он вернулся в Афганистан после учебы в военной академии. И принял командование отдельным полком — тем самым боевым, геройским, гвардейским и так далее 345-м парашютно-десантным полком, где когда-то начинал взводным, где потом командовал ротой и батальоном.
Он завел здесь свои «неправильные», востротинские, порядки. Например, когда полк возвращается в расположение после боевых действий, ему навстречу выносят знамя. И тогда самый распоследний боец поднимает голову и расправляет плечи: это встречают его, победителя! Заведена и традиция прощания со знаменем при увольнении в запас — клятва на верность десанту, во время которой не произносится слов. Еще один из новых, востротинских, порядков: комсомольской организации части предоставлено право рекомендовать членов ВЛКСМ для награждения боевыми орденами и медалями. Конечно, окончательное решение примет, как и положено, командир, но уже на основе этой рекомендации.
