— Там были проблемы с машиной.
— Разве нас просили ее чинить?
— Кроме этих троих, послать было некого.
— Сам должен был идти. Или звезды на плечах выросли? Тяжелые? Уже мешают?
Чак поиграл желваками.
— Я был занят, ездил на встречу с Морганом.
Кабан хотел что-то ответить, но передумал и примирительно взмахнул ладонью — ладно, мол, тема закрыта.
— Зингера помянем, а всем остальным урок, — сказал он. — Хотя я не представляю, сколько можно вас учить. Обезьяны, и те усваивают быстрее. Но и это еще не все! — добавил он с улыбкой. — Урожайный вчера выдался денек, есть о чем потолковать… Поздравляю, сталкеры, в наших рядах вырос настоящий демократ, пацифист, правозащитник. Гуманное отношение к пленным — что может быть благородней? Вот грохнул какой-то поц нашего парня и тут же ручки вверх поднял: сдаюсь, простите. А мы и простим. Да, Швед?! Простим и отпустим, ведь мы добрые, мы любим людей. Завтра он еще пару бойцов наших завалит, а мы снова простим. Нам товарищей не жалко, у нас их много. Да, Швед?! Пусть хоть всех перестреляют, зато мы сами в белых перчатках останемся. Да?.. Нет, Швед, нет, — покачал головой командир. — Сколько он еще наших парней убьет — все на твоей совести, все как один. Нельзя за чужой счет карму прокачивать. Две проводки, — объявил он без паузы.
— Есть две проводки! — громко ответил Сергей.
— Вот так, орел, — назидательно произнес командир. — Но поскольку ты и там отличился, и в дружественной группировке остались тобой довольны, просили даже поощрить… — Кабан задумчиво покосился на беспросветное небо. — Пока можешь считать себя условно помилованным. Посмотрим, что дальше выкинешь. А теперь о дне сегодняшнем…
Командир говорил еще долго: раздавал задания, предупреждал о вреде алкоголя, грозил и значительно реже — хвалил. Шведу и Хаусу вместе с другими семью сталкерами выпало ждать погоды и отправляться за новым кровососом. Прежде чем распустить строй, Кабан с Чаком отошли на дальний угол плаца и минуты две о чем-то совещались. Они могли бы и не шептаться — дождь грохотал так, что бойцы все равно не услышали бы ни слова.
— Ничего так линейка прошла, — делились впечатлениями сталкеры, расходясь после построения. — С нашим командиром и кровососы не нужны! Еще пара таких лекций, и сами склеим ласты от воспаления легких.
Швед протолкнулся сквозь спины и ухватил за рукав спешившего куда-то турка.
— Мехмат, у тебя совесть не проснулась?
— Совесть бодрый, дал ярак, — ответствовал тот, упорно двигаясь к двери под навесом.
— Ты вчера пошутил, но не смешно. Сегодня вторая попытка, — сказал Сергей, отмечая, что и сам уже начинает говорить, почти как Ахмет.
— Шутил, — легко согласился тот.
— Ну. Я тебя слушаю.
— О чем? — невинно произнес турок.
— Если ты шутил про сброс памяти на КПК, значит, она осталась? Ты до нее добрался?
— Нету, — заявил он.
— Чего нету? — Швед остановился, и Ахмет забуксовал на месте, не в силах от него вырваться.
— Нет память, нет КПК. Украли, ты знаешь.
Сергей посмотрел на его мокрую морду, облепленную сальными волосами, и… отпустил руку.
— Какое же ты дерьмо, — негромко сказал Швед.
— Я знаю, — бросил Ахмет и исчез в длинном сухом коридоре гостиницы.
— Предлагаю второй завтрак, — промолвил Доктор Хаус. — До обеда этот дождь все равно не закончится.
Сергей послушал, как барабанят капли по жестяному козырьку служебного выхода, и отрешенно кивнул:
— Жрать и греться.
Поднимаясь по лестнице, Швед неожиданно для себя свернул на втором этаже.
— Куда попер? — недовольно произнес Хаус.
— Я сейчас, — не оборачиваясь, буркнул он. — Иди, не жди меня.
В дежурке как всегда топтались бойцы — кто-то уточнял детали своей операции, кто-то требовал новые штаны, кто-то зашел просто так. Стоял страшный гвалт, со всех текла вода, и в комнате было так влажно, что старые обои на стенах начали потрескивать.
Сергей понял, что по личным вопросам приема нет, и пошел к себе в кубрик. По пути к четвертому этажу он вдруг увидел на лестнице Чака.
— А я тебя внизу искал! — обрадованно сообщил Швед.
— Гранаты кончились, ботинки кончились, наволочек нет и никогда не было, — перечислил Чак. — Водки тоже не дам.
Он был злой, как собака, и это казалось логичным. Швед начал без предисловий:
— На каком языке Мехмат матерится?
Чак задумался.
— Да на всяких, — хмыкнул он. — На турецком, на казахском, на киргизском тоже вроде.
— Ты понимаешь, что он говорит?
— Иногда понимаю, иногда просто догадываюсь. А что за вопросы?
— Я тоже на многих языках ругаться умею. Пичка матэр, курэц в дупэ, — продемонстрировал Сергей.
— Это что ты сейчас сказал? — заинтересовался Чак.
— Лучше я не буду переводить. Ты же с Кавказа?
— А что, плохо видно?
— Тогда точно не буду.
— Так о чем этот разговор?
— О том, что я, как и Ахмет, знаю много иностранной матерщины. Но если мне на ногу уронить гирю, то все, что я скажу, будет на родном языке. Потому что это пойдет от сердца, а не от ума.
— А у Мехмата, получается, от ума? — с сомнением спросил Чак. — У него и ума-то нет совсем. Смекалки много, а умом не богат.
— Ты не понял.
— Тогда объясняй снова. Или лучше в следующий раз.
— Лучше, — согласился Швед и пошел к себе на этаж.
В кубрике было тихо. Доктор Хаус, завалившись на кровать во всем мокром, не то дремал, не то притворялся.
— Заболеешь и умрешь, — предупредил Сергей.
— Тебе-то что за дело?
— Сердишься?
— Да на кой ты мне сдался… Пусть Мехмат о тебе печется, у вас с ним общие секреты, тайные знаки и прочий интим.
— Нет, секретничали мы сейчас с Чаком. Но… так и не досекретничали. Не быть ему командиром, намеков не понимает совершенно. Хочешь расскажу, о чем говорили?
— Мне неинтересно. — Хаус взбил подушку и отвернулся в другую сторону.
Швед достал из шкафа запасной комбинезон, переоделся и тоже лег.
— Доктор! — позвал он. — Доктор, почему меня все игнорируют?..
Хаус выдержал еще минуту.
— Ну и о чем говорили? — спросил он, не оборачиваясь.
— Про что говори? Дождик ходи-ходи, погода неважный, дал ярак, — невозмутимо ответил Швед.
На несколько секунд в кубрике повисла тишина, потом оба захохотали так, что соседи стукнули прикладом в стенку.
