Кто-то осторожно тронул ее за плечо. Обернувшись, девушка увидела невысокого крепко сбитого человека, которого раньше в театре не замечала.
— Матиас уже на сцене? — шепотом спросил он.
— Да, как слышите.
— Немного не успел, — огорченно вздохнул незнакомец, — а мне нужно бежать. Вернусь только завтра. Ладно, после спектакля передайте ему, пожалуйста, что приходил Освальд и принес бумаги на развод. Бруно передает, все в порядке. Я оставлю их в гримерной. Запомните?
— Да, разумеется, — выговорила Энн. — Вы его агент?
— В точку, милочка. Ну, надеюсь на вас, и хорошего вам вечера.
Освальд ушел, а Энн невидящим взглядом уставилась на сцену. Бумаги на развод! Матиас разводится! Господи, но тогда нет никаких препятствий…
Есть, подсказала совесть, твоя ложь, которую он тебе не простит.
Весь спектакль Энн провела как на иголках. Матиас вел себя по отношению к ней ровно, ничем не выказывая своего негативного отношения. Как же объяснить ему? Он не станет слушать. Сделанного не воротишь. В ушах Энн все еще звучали его слова о доверии.
К концу второго акта Энн снова разревелась. Ей было очень жалко и Овода, и себя, и того, что спектакль заканчивается. Волшебство уйдет, занавес закроется, и придется навсегда покинуть театр. Завтра она будет уже во Франкфурте, где предстоит завершить дела и вернуться в Берлин, чтобы начать работу в еженедельнике. Новая жизнь, к которой Энн так стремилась, сейчас казалась тусклой и ненужной. Зачем ей это все без Матиаса?
Вытирая слезы, Энн слушала финальную арию, а потом снова вспыхнули огни и грянули аплодисменты. Актеры вышли на поклон — раз, другой, третий. Зал аплодировал стоя и не желал отпускать исполнителей. На сцену вышли Малер и Фриз, присутствовавшие на заключительном спектакле, и Вольф взял услужливо протянутый кем-то микрофон.
— Многоуважаемая публика, мы рады, что вам понравился наш мюзикл. Надеемся увидеть многих из вас осенью в Вене и в следующем году — в Зальцбурге.
Снова гром аплодисментов. Энн, чуть подавшись вперед, увидела, что Матиас берет у Малера микрофон — гарнитуры исполнителям выключали сразу после окончания спектакля, чтобы не выпускать в эфир лишних разговоров. Реннер осторожно покашлял в микрофон, и аплодисменты стихли.
— Во-первых, я хочу поблагодарить всех участников этого мюзикла, включая тех, что не стоят сейчас на сцене, — начал Матиас. — Благодаря им состоялся этот великолепный спектакль. Я рад, что мне выпала редкая возможность исполнить такую роль. Это одна из величайших удач в моей жизни.
Под аплодисменты Реннер пожал руки создателям и поднял ладонь.
— Это еще не все. Во-вторых… — Он оставил официальный тон и заговорил проще и задушевнее. — Я хочу лично поблагодарить одного человека. Несколько месяцев назад я и не подозревал, что он, вернее, она есть на свете. Но именно благодаря ей я пел для вас эти два месяца, потому что отчасти я пел для нее. Она вдохновляла меня, сама о том не зная. — Матиас обернулся к кулисам. — Энн, выйди на сцену, пожалуйста.
Актеры расступились, девушка видела улыбки на их лицах. На негнущихся ногах Энн вышла вперед и остановилась рядом с Матиасом; в глаза бил свет рампы, зал тонул во тьме. Девушка не понимала, что происходит, в голове все смешалось. Зачем Матиас это делает?
— Энн Лейси — талантливая журналистка, которая два месяца провела вместе с нашей труппой, чтобы написать цикл отличных статей, — продолжил Реннер. — Вы можете прочесть их в еженедельнике «Культурная жизнь Германии». Но это не все. — Матиас посмотрел прямо девушке в глаза. — Некоторое время назад мы с Энн глупо поссорились. Я хотел бы исправить эту несправедливость.
Матиас улыбнулся и вдруг опустился перед Энн на одно колено.
— Я люблю тебя, Энн Лейси. Ты будешь моей женой?
В зале установилась гробовая тишина, и актеры, и зрители, казалось, не дышали. Энн смотрела в лицо Матиасу, и осознание того, что он не шутит, что он всерьез, мягко кружило голову. Он разведен, значит… значит… Энн почувствовала, как невольно расплывается в ослепительной улыбке, и в полной тишине громко сказала:
— Да!
В следующее мгновение ей показалось, что она оглохла и ослепла. Оглохла — от грохота аплодисментов, ослепла — от вспышек фотоаппаратов. Матиас встал, подхватил Энн и закружил, а потом остановился, опустил ее на пол и поцеловал, властно и нежно. Энн с упоением ответила на поцелуй.
— Занавес! — крикнул кто-то. — Дайте занавес!
— Я думала, ты все еще женатый человек, — выдохнула Энн, с трудом оторвавшись от Матиаса.
— Мы с Ирмой давно не живем вместе, нас не связывают даже деловые отношения, и мы решили, что брак лучше прервать, — объяснил Реннер. — Остались друзьями.
— Не сомневаюсь, — съехидничала Энн. — Кстати, тебе привет от твоего агента, он принес бумаги на развод.
— Исключительно вовремя, — усмехнулся Матиас и снова поцеловал ее. Реннера хлопали по спине и поздравляли, потом кто-то крикнул:
— Да оставьте вы их в покое! — И актеры отошли.
— Я тебя так люблю. Ты и правда меня простил? — спросила Энн, заглядывая в глаза любимому.
— Да, дорогая. Все это ерунда. Теперь я весь твой — с жестким графиком, счетом в банке, квартирой и пингвинами.
— Так вот чего мне не хватало для полного счастья! — смеясь, воскликнула Энн. — Пингвинов!
— Вот видишь, я знаю, как сделать тебя счастливой, — прошептал Матиас.
— Да, — шепнула в ответ Энн. — Определенно, знаешь.
