Лени не стала затягиваться. Она передала сигару Велу, покраснела и сказала:
— Не слушай ты его, Вел.
Но Вел выпрямился, взгляд его стал напряженным. Он вырос высоким, мускулистым, голову его украшала грива маслянистых черных волос. Над верхней губой темнели щегольские усы. В последнее время за спиной у Вела Полти начал нашептывать Бобу, что вообще-то Вел — парень так себе и что дружить-то теперь с ним особо нечего.
«Ты только глянь, у него кожа-то какая смуглая, Боб, — говорил Полти. — Ты соображаешь, что тут к чему, Боб, а? Это ж зензанская кровь, и к гадалке не ходи. Полукровка он, вот чего!»
И Боб посмотрел на кожу старого товарища новыми глазами. Полти шептал, что по коже человека можно много чего про него сказать. Боб потом долго про это думал.
Выходило просто здорово!
А Полти сказал:
— Ну, мы же все слыхали про Зеленую подвязку?
Ребята кивнули. Да, они знали это прозвище, они его слышали чуть ли не с пеленок. Прозвище как прозвище. То в стишке мелькнет, то в пословице, но со временем при его упоминании ребятам стала представляться толстуха, задравшая юбку так, что были видны ярко-зеленые подвязки, поддерживавшие её чулки. Лицо у этой тетки было размалевано, а на голове — растрепанный парик. Если у какой-нибудь соседки дома бывал беспорядок, женщины поджимали губы и говорили: «Зеленую подвязку в гости ждет». Непослушным дочкам матери кричали: «Ты не моя девочка, ты доченька Зеленой подвязки!»
Это было ужасное оскорбление. И если богиня зензанцев считалась всемирной шлюхой, то Зеленая подвязка считалась шлюхой, что называется, на всю Эджландию. Ее история была всем известна. Она была родом из добропорядочного семейства, но пошла по скользкой дорожке и жила где-то на задворках рынка в Агондоне, питалась отбросами — листьями латука, раздавленными помидорами да всякой требухой, что кидали собакам и кошкам. Частенько в руки ей попадало и золото, и серебро, но шлюха все тратила на пудру, помаду и на выпивку. От нее несло, как от помойки. Благородный мужчина отвернулся бы от нее, брезгливо зажав нос. Но находились и среди благородных господ такие, что могли воспылать к ней страстью. Они вожделели к ней, они были готовы приходить к ней еще и еще. Порой, когда видели юношу, несущегося куда-то с горящим взором, женщины шептали: «За Зеленой подвязкой гонится!» Бывало, из-за гадкой прелестницы распадались только что заключенные браки и молодые жены рыдали по утрам. Потом эти молодые жены мало-помалу старели, и когда-нибудь, растолстев и состарившись, они могли как следует погонять своих неверных мужей метлой. И компания Полти когда-то, особо не задумываясь, весело кричала: «Зеленая подвязка! Зеленая подвязка!» — и все весело гонялись за кем-нибудь по лужайке или по льду.
А теперь вся компания выжидательно глядела на Полти.
— Я решил, — заявил Полти. — Съезжу, погляжу на нее.
— Ты чего? — испуганно нахмурился Боб. — Как это — съездишь?
Полти расхохотался:
— Да ладно тебе, стручок ты бобовый, тебе ли не знать как! Мы щас где? Позади «Ленивого тигра», так? Каждый месяц отсюда карета отъезжает в Агондон, не так разве? Ну, не так?
Боб опустил голову.
— Ну, так, — пробормотал он. Верно, отъезжала карета. Ее называли «костотрясом». Такой каретой и уехали Тил с матерью как-то раз, ветреным утром, в сезон Джавандры. И теперь всякий раз, когда карета возвращалась, Бобу хотелось, чтобы в ней оказалась Тил, но она не возвращалась, а когда карета отбывала в Агондон, Боб все силился представить худенькое личико Тил в окне в тот последний, прощальный день.
Как же кружилась голова! Как он ненавидел себя!
— Ну а кучер щас где? В «Тигре» за воротник закладывает, поди? Утром отбывает. Ну а кто поедет в карете, как думаешь? Эй, Боб несчастный, чего молчишь? — приставал Полти, развалившись на соломе. — Ну, кто? А вернется потом — кто? У кого будет зеленая подвязка вот тут завязана, на руке?
— Нет, — пробормотал Боб. — Нет, нет!
Он еще мог бы добавить: «Тебя отец не пустит», но промолчал. Это было бы правдой, но Боб все-таки промолчал. Он только сидел и покачивал головой, а голова у него по-прежнему кружилась. Все, что происходило рядом, виделось Бобу как бы издалека.
Но вот началась потасовка, и сено полетело в разные стороны.
— Да не поедешь ты. Струсишь! — заявил Вел.
— Я? Струшу? — выкрикнул Полти и бросился на Вела. Но Вел встретил его кулаками.
— Не надо! — закричала Лени и кинулась на Полти. Он плюнул ей в лицо. А она вцепилась ему в волосы.
— Шлюха ты! — завопил Полти. — А ты — зензанское отродье!
Вот он и произнес вслух то, о чем раньше шептал только Бобу на ухо.
— Жирная свинья! — и Лени снова плюнула Полти в лицо.
А Вел въехал ему под ребра носком толстого ботинка.
— Ну, держись, конец тебе пришел! — рявкнул сын кузнеца.
И точно. Вел здорово отколотил Полти, а потом они с Лени, смеющиеся и довольные, спустились вниз по приставной лестнице и ушли.
Что-то кончилось.
Полти, отплевываясь, приподнялся и крикнул им вслед:
— Пожалеете еще!
Он бы оттолкнул лестницу от сеновала, чтобы Лени и Вел упали, но лестница была крепко привязана веревками.
ГЛАВА 20 ПЕРСТЕНЬ С АМЕТИСТОМ
Полти пока домой не собирался. Они с Бобом могли выкурить еще пару-тройку джарвельских сигар — дурманящего табака еще хватало. К тому же Боб мог наведаться на кухню и притащить эля в потрескавшемся кувшине. Нужно же было как-то приободрить Полти после ссоры с Велом и Лени. Кто у него теперь остался? Один только Боб.
— Арон! Арон!
Время от времени мать звала парня и поручала ему ту или иную работу. Боб откликался, но домой не шел. В кабачке стоял такой гам, что завсегдатаи вряд ли слышали, как его зовет мать.
— Куда запропастился этот мальчишка, будь он проклят! — время от времени прорывало досточтимую Трош. Никакого толку от сына, по её мнению, не было. И все-таки она к нему привыкла. Ко всему на свете она привыкла.
Пройдет еще какое-то время, и когда изрядно поднабравшиеся посетители «Ленивого тигра» вывалятся на улицу, кабатчица бросит последний взгляд в окно и без сил повалится на кровать рядом с мертвецки пьяным муженьком. Мать Арона увидела и своего долговязого сына вместе с его жирным дружком. Ноги их заплетались в полах шуб, они поддерживали друг дружку, падали, помогали друг другу подняться.
Смеялись они, что ли?
Вроде бы смеялись.
— Ох, Арон, — горько вздохнула мать. Но нет, парни не смеялись.
— Полти, перестань глупости болтать, — увещевал друга Боб.
— Не болтаю я глупостей, — мотал головой Полти.
