Сколько Боб помнил себя, он всегда был прихвостнем Полти. Он был рядом с вожаком в золотые деньки Пятерки, когда они вместе совершали набеги на сады и огороды. Все тогда принадлежало им — звон каждого коровьего колокольчика, все до одной трели птиц. В сезон Короса они швырялись снежками, а в сезон Терона рыбачили на реке. Их всегда было пятеро, и каждый знал свое место. А Полти всегда был главным. По крайней мере, раньше Бобу так казалось. А теперь он чувствовал, что что-то пошло не так, как раньше, а что хуже того, Боб понимал, что и Полти это понимает.
Уехала Тил — и как будто равновесие нарушилось. Не из-за этого ли все пошло не так? Лени стала вести себя странно, и её выходки все чаще и чаще раздражали Боба. А теперь еще и между Велом и Лени начало твориться что-то совсем уж непонятное. Боб только видел, что Полти это бесит.
Неожиданно Полти резко развернулся к приятелю.
— Ничегошеньки не изменилось, понял? — выкрикнул он хрипловатым баском и покраснел, после чего врезал Бобу по плечу. — Ни-че-го-шень-ки!
— Ой! Больно же, Полти! — поморщился Боб и потер руку. Ну и кулачищи у Полти! Наверняка будет синяк.
Но дружок Боба уже ушел вперед. Оглянувшись на дорожке, что вела от заброшенного амбара к деревне, Полти крикнул:
— Спорим, я первым добегу до лужайки?
Боб припустился за Полти, шлепая по скользкой грязи. Они мчались вдоль по дорожке, обрамленной заледеневшими ветвями деревьев. Дорога шла под откос.
— Не догонишь! — бросил через плечо на бегу Полти. Ну, это он зря. Долговязому Бобу ничего не стоило догнать его. Но он не стал этого делать.
Он притворился, будто бы выдохся, схватился за бок и дал Полти выиграть забег.
А когда друг намного обогнал его, Боб вдруг остановился и мгновение провожал взглядом приземистую толстую фигурку. Полти бежал, выпуская изо рта клубы пара. Казалось, он вот-вот поскользнется и шлепнется в грязь. Но не поскользнулся и не шлепнулся.
О, как Боб любил его!
Ближе к вечеру Полти и его компания собрались на сеновале около «Ленивого тигра». Снаружи сгущались сумерки, а здесь горел тусклый масляный светильник. Тонкая струйка дыма вилась в воздухе, ребята передавали друг дружке краденую джарвельскую сигару. Внизу заходили в стойла лошади, а пьяненький папаша Боба, старый Эбенезер, пошатываясь, бродил от одного стойла к другому. Порой он принимался что-то напевать себе под нос, прерывая пение какими-то бессмысленными высказываниями. Наверное, сам не понимал, что бормочет. Он не знал, что ребята собрались на сеновале, в своем секретном царстве, куда можно было забраться по скрипучей приставной лестнице.
Изо всех мест, где они собирались, это у Боба было самым любимым. Тут было тепло и уютно. Закутавшись в шубу из звериных шкур, Боб улегся поудобнее на сене. Спать хотелось ужасно! Мягкость сена сливалась с тусклым светом, поднимавшимся от стойл, с запахом, исходившим от лошадей, со знанием о том, что на улице лежит белый нежный снежок… Снег пошел, когда они с Полти подбегали к лужайке — словно в знак победы Полти.
— «Зеленая подвязка», — проговорил Полти, выпуская дым изо рта.
И тут Боб вдруг очнулся от дремоты. Расслабился, согрелся и напрочь забыл о всяких там переменах. Казалось, все как прежде. Они вместе, все четверо, и он мог обмануть себя, решив, что попозже подойдет и Тил, ну, или что Тил сегодня прийти не сможет.
Но только сегодня.
Где же она теперь?
Напевал снизу надтреснутым голосом старик забулдыга.
— «Зеленая подвязка», — повторил Полти, на сей раз мечтательно. Он улыбался, вернее — ухмылялся, и явно о чем-то думал. Он передал сигару Лени, а та — Велу. У Лени слипались глаза, и она привалилась плечом к сыну кузнеца.
Боб посмотрел на нее. Полти твердил ему, что Лени — шлюха. Таких, как она, говорил Полти, только шлюхами и назовешь, и никак иначе. Бобу, когда он думал об этом, становилось нестерпимо грустно. Не то чтобы ему казалось, что Полти зря так обзывается, и не то чтобы наоборот. Просто Боб видел, какой огромной, пышногрудой девицей стала Лени, и пытался соединить в уме этот её образ с тем, который был ему памятен с детства, — но ничего не получалось. Выходило так, будто бы Лени как-то раз взяла да и ушла тайком, а её место заняла эта широкобедрая деваха с чудовищно большой грудью. А её мать, когда-то спутавшаяся с солдатом, на всю деревню была известна как самая настоящая шлюха. Лени становилась похожей на свою мать.
И еще она становилась уродливой.
Лени и Вел крепко обнялись, сидя в тени, отбрасываемой скатом крыши. Полти зыркнул на них, и его зеленые глаза сверкнули.
— А у меня была одна из этих… с подвязками зелеными. А ты не знал, Вел?
Боб сел… Его затошнило. Что за чушь? Когда это он мог? Боб протянул руку, взял у Вела сигару. Раньше Полти ни за что бы не стал говорить подобные глупости. Раньше и Лени не стала бы вести себя так отвратительно, как утром.
— С подвязками? — лениво спросил Вел. — Как это «была»? Боб глубоко затянулся сигарой и отдал Полти, хотя ему ужасно хотелось еще покурить. Полти, не глядя, взял сигару.
— Что сказал, то сказал, — буркнул Полти. — Я ездил в Агондон. Вы-то все думали, что я дома полеживаю, что лихорадка у меня. Помните, ну? Только у меня сроду никаких лихорадок не бывало, скажи, Боб! Эй ты, чего молчишь, стручок бобовый?
Боб промолчал. У него вдруг жутко закружилась голова. Да и у Полти, похоже.
— Я был в Агондоне, — утверждал Полти. — Там есть чему поучиться. Не на зверей же глазеть, правда? Ну, в общем, одна там… подарила мне на память одну подвязку. Зеленую.
Боб рассеянно соображал — зачем Полти такое рассказывает? Ведь когда Полти трепала лихорадка, Боб забирался по стене в комнату своего друга. Он такое не раз проделывал и раньше и в этот раз видел, как Полти лежит, закрыв глаза, больной, на кровати. Боб смотрел на него в окно, а Полти бредил, нес всякую чепуху. Болтал что-то про пекло и горячий уголек. О странной музыке, которая звучала у него в ушах. Потом, поправившись, Полти уже ничего не помнил. Он даже и не знал, что Боб был рядом с ним. «Ты был такой больной, Полти!» — говорил Боб чуть ли не восхищенно. Полти сердито тряс головой: «Ничего я не болел. Не ври!» Но это была неправда, как и то, что он ездил в Агондон. Никогда он там не бывал, как и остальные.
Кроме, конечно, Тил. Тил сейчас была в Агондоне.
Внизу послышалось негромкое журчание — это старый пьяница Эбенезер, завершив заботы о лошадях, помочился прямо у стенки стойла. Он при этом напевал.
Потом хрипловатый голос забулдыги утих вдали.
— Врешь ты все, Полти, — сказала Лени.
Полти вертел в пальцах длинную сигару. На миг Бобу показалось, что сейчас Полти со злости запустит ею в физиономию Лени. Но Полти лениво передал сигару Лени и улегся на солому.
— Ну, вру, — зевнул Полти. — А вдруг нет? Ты бы такое и придумать не мог, а, Вел?
