Уже пару раз, приезжала мать с «дачками». С сигаретами и едой к вечернему чаю, вопрос, так остро, теперь не стоял. Психи в отделении Михаила уважали, — всё-таки, не такой «дурак» и не доходяга, как самый низший класс, подбирающий с пола чебоны в курилке.
Мать привозила и чай, который был, по здешним меркам, «сокровищем», и строго запрещался местными «властями». Михаила научили, как незаметно проносить его, зацепив резинкой носка на ноге, в крайнем случае — подмышкой.
Без чая, в этой добровольно-принудительной «зоне», прожить было очень тяжело. Чифир снимал «тормоза» «колёс», поднимал дух, на время купировал депрессию. «Мутили» его втихаря, подцепившись к проводам в туалете. Пили чифирь, в отделении, только «избранные»…
Естественно, Андрей Семёнович Михаила, из больницы, никуда не отпустил, хотя тот и написал заявление на отказ от лечения. «Хотите, чтобы специальная комиссия его рассмотрела? Вас ведь, могут здесь оставить на неопределённый срок, если посчитают, что подлежите интенсивной терапии. Поэтому, не советую обращаться в инстанции». И бедняга, заявление вынужден был забрать.
Вечерами, он дефилировал вперёд и назад по длинному коридору, вдоль линии окон, вместе со всеми, — постоянный сон и малоподвижный режим надоели по горло. В столовой кормили, более или менее, сносно, но, всё равно, было противно смотреть на вечно голодных «дураков», торопливо глотающих баланду.
Каждый вечер, Надя не оставляла мыслей. Тоска по ней была, порой, невыносимой. Написал несколько любовных стихотворений, посвященных отношениям. Но постепенно, острота чувства, — в том числе, и под воздействием таблеток, — стала стихать.
В отделении, Михаил познакомился с Димкой Згогуриным, примерно его же возраста парнем, очень подвижным и, с виду, никогда не унывающим. Вместе, в одной команде, варили чифирь, продавая страждущим «нифеля» (остатки чая после заварки), брали за них сигареты с фильтром. Вечером, делились наболевшими проблемами. Вскоре, стали — не разлей вода.
У Димки тоже были страхи и невесёлые мысли; кроме того он страдал лекарственной токсикоманией, — в своё время, пристрастился к циклодолу и разным там транквилизаторам. Без «колёс», уже не мог жить.
— Димыч, так какой диагноз тебе, всё-таки, ставят?
— Ясное дело — шизофрению. — Згогурин лежал на шконке и жевал конфету. — И у другана, не беспокойся, то же самое. Здесь ведь, в основном, шизофреники и лечатся.
— Но у меня же невроз!
— Если б было так, сюда бы не отправили…
Обеспокоенный Михаил, наутро, стал допытывать врача, но тот ушел от ответа. Мол, этого знать не положено, тем более что ничего, мол, страшного у вас нет. И пациент успокоился.
…Через полтора месяца, настал момент выписки, которого новоиспеченный «клиент» психбольницы ждал, считая дни. Обычно психов отпускали домой с родственниками, но Михаил отправился один, самостоятельно — врач разрешил. Настроение было приподнятым, если не считать мыслей о Наде. Ну и пусть, не так гладко! Он еще покажет себя и, всё равно, добьется того, чтобы простила!
Однако, первым делом, нужно было решить вопрос с работой, которую Михаил, не предупредив никого, бросил и ушел в запой.
Придя в «Вечерку», сразу направился к редактору, рассчитывая на то, что его, и на этот раз, как всегда, простят. Сысоев, мельком взглянув на подчинённого сверху вниз, попросил немного подождать.
— Ну, вот что, дорогой. То, что принёс больничный, меня это мало волнует. Газете нужна ра-бо-та! А ты отдыхаешь, уже несколько месяцев, после пьянки. Короче, терпение лопнуло. Пиши заявление об уходе. Больничный оплатим.
— Но Фёдор Савельевич, дайте, хотя бы, испытательный срок. Ну, выведите за штат, только из «Вечерки» не выгоняйте!
Редактор внезапно побагровел:
— Мы тебе давали шанс? Давали. Сколько можно нянчиться?! Пошел вон отсюда, если не ценишь хорошую работу!
Михаил попятился к двери и, страшно подавленный, вышел. «Что теперь делать? Куда сунуться? Ведь, по всем городским газетам обо мне ходит слава, как о неисправимом алкоголике… Точно, никто не примет! А сейчас, с трудоустройством, вообще, большие проблемы. Такое, блин, место потерял! Одна беда за другой! А, главное, что скажут родители?..» — он, бессильно, опустился на стул в пустом коридоре.
Часть II
Глава 1
1
После смерти Бориса Борисыча, какой-либо надежды на профессиональное самоопределение, у Михаила не осталось. Его наставник был единственной связующей нитью со школой Берлина, и сейчас эта нить оборвалась. О диссертации думать уже не приходилось. Горемыка оказался предоставленным самому себе. Стремление к «самому главному в жизни» так и не реализовалось, и он был душевно угнетён, раздавлен. Какой смысл, вообще, теперь что-то предпринимать?
Кроме того, Михаил был без работы и денег. В первые же дни, после увольнения, заглянул сразу в несколько, редакций городских газет, предлагая свои услуги, но там, мягко говоря, дали от ворот поворот. «Нет, конечно, приносите что-нибудь интересное — информации, заметки, материалы, — получите за это гонорар, но, увы, в штат взять не можем…». И безработному ничего не оставалось, как принимая во внимание старые связи, согласиться на «предложение».
«Но ведь это копейки! И потом, как работать без телефона, без редакционных заданий — на одном голом энтузиазме?». Михаил привык выполнять построчный план, привык, что рядом трудятся коллеги, а тут у него, даже рабочего кабинета не будет… Он теперь изгой, потерявший некогда, высокий социальный статус.
Осталась одна надежда на любовь Нади. «Всё равно, не забыла, — успокаивал себя. — Наверняка, до сих пор любит. Но я, ни за что, первым не пойду на примирение! Пусть помучится… А потом, не выдержав характера, в любом случае придёт! Так что, не всё, брат, потеряно!». И Михаил ждал в исступлённом напряжении, что деваха появится вот-вот. Ждал вечера, считая часы, потому что днём, Надя училась в универе и освобождалась, вероятно, только к шести. Однако дни проходили один за другим, а её не было и не было.
Родители, узнав, что сына погнали с работы, естественно, очень расстроились. Особенно отец: «Сейчас совсем на шею сядет! Такую работу профукал! Кем был, — и кем стал… Иди теперь, куда хочешь, устраивайся, — хоть на завод учеником!». А мать утешала: «Ничего-ничего… Еще поднимешься на ноги. Всё будет нормально…».
Вечеркинским «друзьям» — Шарову и Никитскому — было не до бедняги. Виталик разругался с самим редактором, и рассчитался. Но его, тут же, как отличного журналиста, взяла к себе «Новь». Сразу задрал нос и с Михаилом, поддерживать былые отношения, уже не захотел. Пропал у него интерес к человеку «без роду и племени». А с Никитским, «отверженный» особо и не дружил. В нынешнем же положении, Александр Иванович и вовсе не проявлял, к изгою, внимания.
