– Ох, нет, запретная зона, – промычала она и отодвинула руку.
В бункере люди сдвинулись на краешки стульев.
– Ну как, он взял ее за титьку? Вино наше?
– Вроде нет. Пока не дала.
– Вот стерва! Да пусти же ты его! Вспомни о соотечественниках!
– А может быть, и взял. Я точно не видел. Кажется, взял.
– Уточним, когда прокрутим по новой.
– Подожди. Не спеши, еще много времени.
А в это время в Камере соития Хэмиш готовился к новой попытке. Его разочарование после неудачного опыта успело пройти, и он видел, что Келли разогревалась.
– У меня идея, – прошептала она. – Давай заночуем здесь. Тогда непременно прославимся. Представляешь: Хэмиш и Келли спят вместе в любовном гнездышке у бассейна. Ха-ха! – и стянула с себя джинсы.
– Есть! – закричали в аппаратной и вскинули вверх руки, когда на экранах появилась прелестная задница в трусиках (хотя такие мини-«джи-стринг» только с большой натяжкой можно было назвать трусиками).
– Есть! Есть! – раздались новые крики, и пальцы операторов задрожали на кнопках управления.
– Давай! – выдохнула Келли. – Снимай штаны, а то так и заснешь в моем любовном гнездышке в грязных, вонючих брюках.
Хэмиша уговаривать не пришлось, и он тут же принялся стаскивать безукоризненно чистые шины.[35]И пока возился с ботинками, которые позабыл снять, все узрели рвущийся из-под трусов член.
– Потрясающе! Это все мне? – промурлыкала Келли и натянула на голову одеяло.
– Черт! – выругались в бункере. – Напрасно мы положили туда одеяла!
Келли под одеялом накрыла ладонью микрофон.
– Вот так. Теперь пусть представляют все, что угодно.
Девушка быстро остывала, и Хэмиш попытался ее расшевелить.
– Слушай, а почему бы не дать им посмотреть?
– Ты за кого меня принимаешь? – хихикнула она. Ее глаза слипались от сна. – Я устала, – прошептала Келли так тихо, что даже Хэмиш едва услышал, ее рука по-прежнему лежала на микрофоне.
Кроме Хэмиша, никто не разобрал ее слов.
Горячительное и мягкие подушки сделали свое предательское дело – Келли отключилась. Хэмиш про себя выругался. Стал целовать ее, что-то шептать на ухо, пытаясь вернуть настрой, хотя понимал, что по-настоящему не было никакого настроя.
– Нет, – пробормотала она. – Давай без глупостей. Я совершенно измотана, слишком напилась, и мне хорошо.
По крайней мере, Хэмиш так понял, потому что Келли была где-то совсем далеко и говорила почти неразборчиво.
Они прижимались друг к другу. Хэмиш успел обнять девушку до того, как она уснула, и теперь привлек к своему жаждущему несчастному телу. Рука снова полезла под блузку. Но на этот раз не встретила сопротивления. Келли спала. Хэмиш дотронулся до ее груди.
Но в бункере не было поздравлений. Редакторская команда понятия не имела, что ей по праву причитались две кварты отличного вина. Никто ничего не видел и не слышал.
– Чем они там занимаются? – возмущалась Пру.
– Подозреваю, что ничем, – отозвался помощник ассистента. – Перебрали. Самому знакомо это состояние.
В это время Хэмиш под одеялом легонько сжал грудь Келли. Потом немного сильнее. Кончик пальца скользнул к такому сексуальному колечку на соске, Хэмиш тихонько потянул за него. Келли не пошевелилась.
Он был врачом и понимал, что девушка не спала, а находилась в отключке. Его голова плыла в темноте. Да в какой темноте! Только теперь Хэмиш заметил, насколько было темно. Их до макушки скрывали тяжелые, пахнущие мускусом одеяла, под которыми сгустилась непроглядная, как уголь, чернота.
Аккуратно, чтобы не дрогнул покров, он начал ощупывать тело девушки: вниз по ритмично вздымавшимся и опадавшим ребрам, по гладкому, плоскому животу под крохотный треугольник трусиков. Прикосновение к запретному плоду ослепило и без того опьяненный ум. В этот миг Келли громко всхрапнула.
В аппаратной услышали храп, заметили, что одеяло, под которым лежали Келли и Хэмиш, почти не шевелилось, и с огорчением решили, что все самое волнующее уже позади.
Ох, как они были не правы. Волнение, наоборот, возросло до точки кипения: рука Хэмиша находилась у Келли между ног. Он прикасался, ощупывал, изучал и с удивлением обнаружил, что у девушки был маленький секрет – проколотые губы. Об этом она никому не рассказывала. О кольцах на сосках – да. А о самых интимных украшениях – ни слова. О ее секрете не знал ни один из команды. До этого момента.
Хэмиш продолжал тихонько ощупывать, и вдруг в его одурманенной голове ни с того, ни с сего всплыл термин. Этот термин он помнил из курса судебной медицины – пальцевое проникновение.
Именно этим он сейчас занимался. И именно так будут квалифицированы его действия, если кто-то о них узнает.
Хэмиш понял, какому подвергался ужасному риску. Он совершал серьезное преступление. Эта сумасшедшая, пьяная импровизация, эта сексуальная бравада не что иное, как изнасилование. Он мог получить срок.
Хэмиш начал отводить руку, но очень, очень неохотно. На секунду оттянул тонкий влажный клинышек женских трусиков, и желание так сильно ударило в мозг, что он чуть не вынул из исподнего свой напряженный член и не погрузил его в бесчувственное тело девушки.
Однако мысль длилась всего один миг. Как бы ни был Хэмиш пьян, он успел оценить нависшую над ним опасность: усугубить еще большим проступком то, что уже совершил.
Пальцевое проникновение. Достаточно серьезное обвинение. Быстро и аккуратно, уверенной рукой врача он привел в порядок трусики: натянул на лобок клинышек и заправил ткань между ягодиц.
И все время старался не сотрясать одеяло и покрывало. Пусть те, кто следят за ними, думают, что он, как и Келли, уснул. Затем, отведя руку, принялся изображать храп. Не громко, лишь иногда всхрапывая, в унисон пьяному, утробному сопению девушки.
Потом потрогал себя внизу и обнаружил, что трусы мокрые: он либо бессознательно извергся от перевозбуждения, либо выдавил капля по капле. Не запачкал ли он диван? Или, того хуже, ее белье? Если так, то удастся ли выдать дело за нелепую случайность? Замирая от страха, Хэмиш пошарил рукой в поисках следов своего позора. Чисто. Ему повезло.
Келли ничего не заметила, а он не оставил улик.
Пронесло! Хэмиш искренне поверил, что отвертелся. Но каков был риск! От одной мысли его прошиб озноб.
Он пошевелился, будто начал просыпаться. Келли не двигалась. Хэмиш откинул покрывало, почесал макушку, протер глаза и осмотрелся, словно бы спрашивая: «Где это я?»
