Гонками Любовь никогда не интересовалась, поэтому имя пилота ничего ей не говорило: Пьер Луи Леже. Журналисты называли его вторым Вильневом. Колонки спортивных новостей наперебой делились информацией о Леже: пилот «Формулы-1», выступал за команду «Феррари», затем его перекупила команда «Эрроуз». Главная победа — третье место на Гран-при Бельгии в 1995 году.
Любовь пролистала «Монд», «Паризьен», «Трибьюн»… Интервью с матерью гонщика, помещенное в «Паризьен», заинтриговало ее. Оказалось, у этого Леже русские корни, оба его родителя — советские эмигранты послевоенной волны. Вот уж действительно, «распространение наше по планете особенно заметно вдалеке…».
Погибшая пассажирка «феррари» оказалась его любовницей. Судя по фотографии — немолодой. Судя по сплетням — богатый. Газетчики состряпали целый роман: «Она его боготворила и завещала все свое состояние. Несчастливая звезда «звезды» трассы Спа-Франкоршам. Читайте подробности на тридцать второй странице!»
Любовь сама еще не знала, почему не выбросила эти газеты вместе со старым хламом, а сложила в коробку из-под обуви и спрятала в гардеробной. Ей казалось, что вскоре она совершенно позабыла эти статьи и имя гонщика, но через полгода она случайно оказалась вместе с Завальнюком во Франции. Обедая в «Амбассадоре», она увидела выставленные за стеклом на стойке свежие газеты и вспомнила гонщика, которого обвиняли в убийстве. В свежих новостях о нем уже не вспоминали. После обеда муж отправился на деловое совещание. Любовь сказала, что прокатится по магазинам, взяла такси и попросила отвезти ее на площадь Карэ.
В UGC World Net Cafe знаменитого Дома Собраний на площади Карэ Любовь пробыла до закрытия. На сайтах «Паризьен», «Суар» и «Монд» она нашла нужную информацию. Обвинение против Леже так и не было выдвинуто, дело до суда не дошло, зато он вылетел из команды и был пожизненно дисквалифицирован. Журналисты намекали на различные скользкие моменты, но в конце концов все газеты поместили интервью с самим Леже. Пилот с истинно галльским пафосом клялся, что чист перед Богом и перед законом.
Любовь с интересом рассматривала фотографии Пьера Леже. Мстительная пресса разместила его фотобиографию в хронологическом порядке: от первой серьезной победы до триумфа на Гран-при Бельгии в Спа-Франкоршам, затем — потерянная физиономия Леже сквозь решетку полицейского участка и, наконец, печальный и поучительный итог: Леже с решением о пожизненной дисквалификации в руках… Хороший кадр: за спиной Леже в туманную даль уходит изгиб трассы, сам пилот снят в профиль, с поникшей головой в духе вещего Олега, наступившего ногой на череп любимого коня.
Никакой конкретной идеи у Любови по-прежнему не было, но первую половину следующего дня она провела у телефона, делая множество звонков. Ближе к вечеру она договорилась о встрече, в семь взяла такси и попросила отвезти ее в аэропорт Шарль-де-Голль. Человек, с которым она договорилась встретиться, ожидал ее в баре аэропорта. Знакомясь с ним, Любовь показала журналистскую аккредитацию собственной радиостанции. О том, что ее радиостанция не занимается другими новостями, кроме музыкальных, она умолчала.
Ее собеседника звали Тораньян. Он только что прилетел из Ниццы. Расходы на поездку ему оплатила Любовь. Отставной комиссар жандармерии был немного сбит с толку напором русской журналистки. Они познакомились всего пару часов назад по телефону, Тораньян прилетел в Париж по ее требованию и не мог прийти в себя от неожиданности и перемены климата. Для Парижа он был слишком прохладно одет.
— Спасибо за сотрудничество. Сейчас я отвезу вас в гостиницу, там мы и поужинаем, — на ходу сообщила Любовь. — Обратно, бульвар Капуцинов, пожалуйста, — бросила она водителю такси и снова обернулась к комиссару: — Я разыскиваю любую эксклюзивную информацию о Леже. Я готова ее купить. Что у вас есть? Вы привезли с собой оригиналы, как я вас просила?
Пожилой собеседник с интересом рассматривал сексапильную журналистку. В Ницце комиссар много слышал о рокфеллеровском размахе жизни «новых русских», оккупировавших Лазурный Берег, но лично сталкиваться с ними ему не доводилось. И вот — все как рассказывали: бешеный темп, огромные суммы, властный тон. Хуже американцев, те по крайней мере улыбаются.
Комиссар обратил внимание на бриллиантовое кольцо на руке журналистки. Слишком дорогая вещь. Во Франции журналистки таких колец не носят. Но она русская, а черт их разберет, этих русских, там у них все не как у людей, разве поймешь?
— Нет, я привез копии. Оригиналы хранятся у меня дома. Брать их с собой в дорогу… — Комиссар многозначительно развел руками.
Любовь досадливо поморщилась.
— Жаль. Скажите вашей жене, пусть вышлет почтой на адрес отеля. Копии в этой папке? Покажите.
Дело Леже стало последним в двадцатипятилетней карьере Тораньяна. Он знал, что щенка выгородили. Леже должен был сесть за убийство. Тораньян говорил с ним в участке сразу после катастрофы, когда Леже трясущимися губами давал показания. Он не был опытным преступником, смерть любовницы произвела на него впечатление. Она умирала у него на руках, и сознании, испытывая страшные боли. Наверное, он рассчитывал, что все произойдет иначе, просто, как в компьютерной игре: ты убиваешь, но не испытываешь никакой ответственности. А тут — изувеченные куски человеческого тела, крики о помощи, кровь. Леже все рассказал и подписал признание. Через несколько часов, как только слух об аресте Леже разлетелся по Ницце, в участок примчался владелец команды со сворой адвокатов и окружным комиссаром. Леже, увидев своих, разнюнился. Его, жертву катастрофы, не отвезли в больницу для оказания медицинской помощи, а, раненного и контуженного, приволокли в участок, где он в состоянии невменяемости наговорил лишнего и подписал какую-то бумажку.
Тораньян сделал круглые глаза: «В самом деле? При мне вы ничего не подписывали». Этого ответа ему не простили. Окружной комиссар приказал Леже немедленно выпустить, а Тораньяну велел сдать все документы по происшествию на шоссе Ницца-Канн.
Через месяц Тораньяна выпроводили на пенсию. Но три страницы собственноручных признаний Пьера Леже комиссар так никому и не отдал. Сначала думал: вдруг однажды еще понадобится? Не понадобилось. Против Леже так и не выдвинули никаких обвинений. О катастрофе быстро забыли. Журналисты не интересовались подробностями. Казалось, о смерти Селин Дюпон вообще все забыли, как вдруг в одно обычное утро из Парижа Тораньяну позвонила русская журналистка…
Любовь выкупила у комиссара признания Леже за пять тысяч долларов. Ни одна сторона во время сделки не знала, кто из них выиграл, кто — проиграл. Комиссар вернулся к себе в Ниццу. Любовь вместе с мужем вернулась в Москву. В обувной коробке от Фаби, где хранились старые номера газет, появился желтый почтовый конверт. В конверте лежали три страницы текста, написанного от руки, что подтверждало приверженность комиссара Тораньяна полицейским традициям. Любови доставляло удовольствие время от времени извлекать из тайника эти страницы и за чашкой кофе перечитывать уже знакомые закорючки нервного, ломаного мужского почерка, отмечая орфографические ошибки. Пожалуй, даже она писала по-французски грамотнее. Что удивительного? Ведь Леже, в отличие от нее, не учился в Сорбонне…
