Наконец-то они поняли, что я способна на куда большее, чем переписывание поступающих из агентств сообщений. А началось все с того раза, когда прошлым летом я смогла отправиться в Бейрут благодаря тому, что Мерче заболела и я вызвалась подменить ее. Я уверена, что если бы не тот репортаж, когда впервые в своей жизни делала самостоятельную работу, я так и сидела бы в студии, занимаясь кройкой и шитьем чужих текстов, если можно так сказать.
Кажется, слух о моем назначении уже распространился, и поздравить меня спешат коллеги во главе с Пилукой. И все это случилось в тот самый день, когда я иду в Королевский театр с моим принцем. На этом прерываю эту свою запись.
На последнем листочке стояла другая дата — он был написан через несколько дней, 1 июля того же года с добавлением: «три тридцать ночи».
Я не могу спать и не знаю, с чего начать рассказ. За эти несколько дней со мной столько всего произошло, что я до сих пор пребываю в некоторой прострации. В первую очередь хочу признаться, что я безоглядно влюбилась. Да, серьезно, я влюбилась, и, похоже, он отвечает взаимностью.
Но сначала расскажу о другом.
Я приехала в Королевский театр за двадцать минут до начала спектакля. Стоило капельдинеру увидеть мое приглашение, как он осыпал меня знаками уважения и проводил к ложе, будто я была королевой Испании. В дверях стоял полицейский, или может это был телохранитель, который почтительно поздоровался со мной и вежливо попросил разрешения досмотреть мою сумочку. Потом капельдинер отворил дверь в ложу и показал мое место. Центральная ложа была очень просторна, обита красной тканью. Я увидела семь удобных и элегантных кресел, поставленных в два ряда: четыре в первом и три во втором. В моем приглашении было указано крайнее место слева в первом ряду. Не могу даже передать, как сильно я тогда нервничала. Я начала разглядывать публику, сидящую в партере, и тотчас заметила, что многие поворачиваются, чтобы разглядеть того, кто находится в центральной ложе. Думаю, что, пока в зале горел свет, меня было прекрасно видно.
Потом наступил момент, когда погасли огни и уже должна была начаться опера, но никто больше в ложу не пришел. Я сидела как на иголках, думая, что перепутала время. И даже решила, что мне скорее всего следует уйти. Но как только стал раздвигаться занавес и оркестр заиграл начало увертюры, дверь отворилась, и вошел Фелипе, окруженный несколькими незнакомыми мне людьми. Я хотела было встать, но он мне не позволил, положив руку на плечо и одновременно с этим сказав «привет», потом наклонился, чтобы поцеловать в щеку. Я не могу вспомнить, произнесла ли я тоже в ответ «привет», потому что… Честно говоря, я просто этого не помню. Но зато прекрасно помню, как он приблизил губы к моему уху и прошептал: «Я рад, что ты пришла».
Весь первый акт я просидела в совершенном смятении, буквально в полуобморочном состоянии и, кажется, ни разу не шевельнулась. Я внимательно смотрела на сцену, но не помню абсолютно ничего из того, что там происходило. Я сама себе мысленно пообещала, что буду держать себя иначе — то есть постараюсь показать себя такой, какая я есть. Хочу надеяться, что мало-помалу мне это удалось.
Когда закончился первый акт и зажегся свет, публика в зале поднялась на ноги и начала аплодировать его высочеству. Он ответил на приветствие легким поклоном. После этого была задвинута портьера, отделившая нас от зала. Вошли два официанта с подносами, на которых стояли аперитивы, бокалы с разной выпивкой, кофе и чай. Фелипе спросил, не хотела бы я чего-нибудь выпить, а я поблагодарила его и ответила, что не отказалась бы от бокала шампанского, и он взял один для меня и один для себя. Он представил меня своим друзьям, которые, как оказалось, тоже были на празднике у Педро. Двое ближайших друзей принца были очень хороши собой и обладали особым шармом. Один из них, американец Стюард, учился вместе с его высочеством, другой, Альберто, был венесуэльцем очень знатного происхождения.
Мы болтали обо всем — о мотоциклах, опере, журналистике и шампанском, которое, как выяснилось, всем нам очень нравилось. Альберто сказал, что его семья владеет прекрасным островом всего в двадцати милях от венесуэльского берега, и пригласил нас туда. Принц посмотрел на меня и произнес: «Мы должны поехать, правда ведь? Это настоящий рай». Я с улыбкой ответила, что готова отправиться туда, когда ему будет угодно. Потом он спросил, не соглашусь ли я поужинать с ними в «Доме Лусио», и я ответила, что конечно хочу, а он начал с восторгом расписывать еду, которую готовит Лусио, — какая она простая, настоящая испанская, все продукты натуральные, именно это ему и нравится. В самом деле он был очень далек от всякого рода вычурности и фальши.
Все было прекрасно, я участвовала в общем разговоре на равных и потихоньку успокаивалась, с каждой минутой чувствуя себя все более счастливой.
Но я должна прерваться сейчас, так как страшно хочу спать. Продолжу в другой раз.
Содержание следующих страниц как-то ускользнуло от моего внимания. Думаю, в какой-то момент меня просто сморил сон.
В тот день Кукита был свободен, и я пригласил его на ужин в «Винный погребок» на улице Аугусто Фигероа, чтобы отпраздновать мой новый контракт. Мы уселись за столиком в глубине зала и заказали свои любимые блюда: Кукита выбрал свиную отбивную с кровью, а на гарнир взял печеную картошку, я же ограничился писто.[13]Сын Анхеля сразу же принес нам тарелки с салатом и кувшин вальдепеньяса, и мы спокойно попивали его. В заведении было еще довольно много свободных мест, хотя, как мы знали, в более поздний час, после половины одиннадцатого, оно бывает забито до предела. Это был отличный ресторанчик, славившийся, кроме прочего, вполне умеренными ценами.
Мы с Кукитой далеко не в первый раз здесь обедали. Когда нам хотелось отпраздновать что-нибудь, мы непременно отправлялись в «Винный погребок». В тот раз на мне был абсолютно новый костюм, который всего за три часа сшил мне Хуанг-Китаец.
Закончив читать копию дневника Лидии, я в очередной раз набрал номер Асебеса — к сожалению, с тем же результатом, что и раньше: его телефон был все так же выключен. Потом я позвонил домой Элене Ортуньо. Она взяла трубку, и я услышал ее голос — холодный, как мрамор могильной плиты. Мы договорились встретиться следующим утром в одиннадцать часов в кафе-кондитерской на площади Пуэрта-дель-Соль в верхней части Ла-Мальоркины.
Именно тогда я решил сшить себе новый костюм — ведь единственному моему костюму уже исполнилось пять лет. Я позвонил Хуангу. Этот китаец привозил контрабандные ткани из своей страны, выдавая их за английские. Надо сказать, что в качестве они им не уступали, зато стоили гораздо дешевле. У Хуанга были все мои мерки, и я сказал ему, что костюм мне нужен к нынешнему же вечеру. Он явно обрадовался и заверил меня, что заказ будет исполнен в срок. Потом спросил, не растолстел ли я с тех пор, как он снимал с меня мерки. Я ответил, что остался таким же, как прежде, он уточнил, не нужны ли мне рубашки, я ответил, что пока нет. Тогда он пришлет мне к назначенному часу домой костюм и запасные брюки, и все это будет стоить десять тысяч песет.
