сел на скамейку возле «Лакомки». Фонтан отключили на ночь. Одинокий голубь прогуливался по его облупленному краю.
Ское засунул руки в карманы и глядел на голубя. Еще он заметил, как оранжево подсвечены верхушки деревьев и как это красиво на темно-синем фоне неба. Но мальчика это не радовало.
Все это — голуби, оранжевые деревья, фонари, дымное небо — скоро останется позади. Все, с чем он не успел попрощаться, останется позади. Потому что так надо. Потому что…
«Нам достались черные бумажки, — подумал мальчик. Он поглубже засунул руки в карманы. — Я продавец счастья, приносящий несчастья».
За живой изгородью блеснуло автомобильное стекло. Открылась дверца, судя по звуку. И почти сразу же закрылась. Ское и не обратил бы на это внимания, но увидел девушку, появившуюся из машины. Она зашла в сквер и села на скамейку напротив него. Это была Ника.
Ника не видела Ское. Она попросила шофера привезти ее сюда, чтобы посидеть на скамейке, на которой когда-то старичок кормил голубей, а они со Ское сидели вон там, напротив… Ой!
Ское встал и медленно направился к Нике, не вынимая рук из карманов. Ему вдруг стало зябко, и ноги будто отяжелели.
Девочка смотрела на свои колени, не решаясь поднять глаза. Что сказать? Кажется, она много чего наговорила в ванной.
Ское заметил, что черных кругов под глазами больше нет, а в свете фонаря волосы Ники кажутся рыжими. Он улыбнулся уголком губ.
— Похоже, тот старичок, кормивший здесь голубей, уже ушел, — сказал он. Ника посмотрела на него и улыбнулась тоже. — Какая жизнь у этого старичка, кормящего голубей? Какая была до и какая будет после?
— Я не знаю, Ское, — грустно сказала Ника. Ей вдруг захотелось плакать. Лучше бы она не встречала его. А оставалась на этой скамейке одна. В компании выключенного фонтана и прогуливающегося по нему голубя.
— Темно, — сказал Ское. Ему было неловко вот так стоять над Никой. Почему она молчит?
— Он просто сидел на скамейке и кормил голубей. Всю жизнь. А думал, что идет вперед. Думал, что живет.
— Давай прогуляемся, Ника.
Девочка встала, и ребята медленно побрели по скверу.
— Уже конец мая. Третий лик весны — это будет лето? — спросила Ника, когда они вышли на улицу Металлургов.
— Третьего лика не будет, — тихо ответил Ское.
— Почему? — Ника повернула лицо к мальчику и во все глаза смотрела на него.
— Я не буду снимать.
— Давай сходим туда, в тот подъезд. Вдруг упадет концовка сказки?
— Не получится.
— Можно досочинить ее самим, — Ника хваталась за соломинку. На самом деле она предлагала решение, но у нее было отчетливое чувство, что она именно хватается за соломинку. Ское безнадежно смотрел себе под ноги, и голос его звучал как-то…
— Что с тобой, Ское? — шепотом спросила Ника.
— Ничего. Все в порядке.
— Нет, не в порядке.
— Я провожу тебя домой.
Дальше шли молча до самого подъезда Ники. У дверей остановились. Ское смотрел в асфальт. Девочка расценила его грусть по-своему.
— Давай все-таки сходим в тот подъезд. Вдруг упадет?
— «Сказка становится былью».
— Что это?
— Так было написано на двери.
— Ты ходил? Сказка падала с неба? — Ника округлила глаза.
— Да.
— И что в ней было? Чем все закончилось у принца с волшебницей?
Ское наконец посмотрел в глаза Нике. Он долго молчал.
— Учебный год заканчивается, — сказал он. — Через два дня.
— Ну и что?
Что-то в его взгляде, в голосе заставило ее затаить дыхание. Хотя он говорит всего лишь про учебный год. Ну, заканчивается — что с того?
— Я уезжаю, — сказал Ское.
— Когда? — на автомате спросила Ника, а пальцы ее рук похолодели.
— Через два дня.
— Через два…
— Обратно…
— Но ты же можешь не уезжать! Тебе же не обязательно уезжать!
— … в Швецию.
— Ское.
Ника хотела спросить, надолго ли, но вместо этого просто разглядывала масляное пятно на асфальте. Кто-то парковал машину, и осталось пятно. Оно осталось.
Кажется, Ское что-то говорит. А что?..
— Не знаю, когда вернусь. И вернусь ли…
Ника сначала услышала этот звук — резкий, отраженный эхом в арке, а потом только заметила свою руку. Она дала Ское пощечину.
Он молчал и смотрел в сторону. Медленно провел рукой по щеке.
— Я запомню это как поцелуй твоей ладони и моей щеки, — и усмехнулся.
Ника встала на цыпочки, потянулась вверх и коснулась губами этой самой щеки.
— Ника… — услышала она шепот, увидела влажные глаза Ское совсем рядом. В каких-то сантиметрах от ее лица, они здесь, близко — его глаза…
— Вадим, — проговорила Ника и испугалась. Нет, не того, что он придет разбираться, не его ревности.
Она увидела его через плечо Ское. Вадим сидел на качелях, те слегка покачивались. Когда их глаза встретились, он вздрогнул, как от боли, и отвернул лицо. Как будто ему неловко от того, что он увидел. Ника испугалась того, как он обмяк на этих качелях — как плюшевая игрушка под дождем.
Ское обернулся и тоже увидел Вадима. Качели тихонько постанывали. Вадим глядел на свои ботинки.
— Иди домой, Ника, — сказал Ское.
Девочка глядела на сгорбившуюся на качелях фигурку. Ей хотелось подойти и погладить его по голове. Но это было бы… Какими глазами он на нее посмотрит?
— Не волнуйся, — сказал Ское, на мгновение взял Нику за руку и тут же отпустил. Девочка повернулась к подъездной двери, прикоснулась к холодной металлической ручке. Ледяной комок поселился в ее груди и давил, давил. Ника зашла в подъезд — ноги сами зашли. Она медленно передвигалась по ступеням вверх. Вдруг возникла мысль: у нее есть окно! Она еще успеет посмотреть на него в окно! Ника ускорилась. Скинула туфли в прихожей, забежала в свою комнату, отдернула занавеску. В свете дворового прожектора Ское приближался к качелям, а Вадим все так же сидел, все в той же позе потерянной игрушки.
— Прости меня, Вадим, — тихо сказал Ское.
Тот молча вглядывался в свои ботинки. Ское оперся спиной о стойку качелей и смотрел на друга.
— Вадим…
— День рождения — грустный праздник, да?
— Я уезжаю. Обратно в Швецию. Как только закончится четверть.
— Хорошо.
Воздух, казалось, замер. Фонарь резал глаза, а за ним в небе блестела луна, похожая на кусок сыра. Что-то невидимое вонзалось в Ское острой болью с каждым вдохом.
— Мне будет вас не хватать, — сказал он после очередного такого вдоха. — Тебя и Ники.
— Ники.
— И тебя. Ты мой друг.
— Нет.
— Вадим…
— Уже нет.
Ское уставился себе
