несомненно жив… Все так же стараясь не производить ни малейшего шума-всплеска, группа поплыла дальше вдоль недалекого берега…
Человечеству давно известна уже набившая оскомину истина: «Все тайное становится явным!» Молодой паренек прогуливается с любимой девушкой по ночной, кажущейся вымершей деревне без единого огонька – только звезды подсматривают, как ошалевшие от счастья влюбленные целуются под раскидистой горьковато-душистой черемухой, и только птицы, прерывая свои заливистые трели и посвисты, затаив дыхание, подслушивают, какие слова он шепчет ей в эту волшебную теплую ночь… Но ясным солнечным утром ошеломленный мальчишка вдруг слышит, как на лавочке у сельского магазина бабки азартно, со знанием дела и всех мыслимых и немыслимых подробностей обсуждают, как «етой ночий фельшерицын Васька с преседателевой девкой вон тама, под той чаремышыной, обжимался! Ну, тяперь скоро небось преседателю пополнение будеть… Ни стыда ни совести у етих молодых нонешних! Тьфу, позорники…» Ну, не было ни в одном окошке света, ну и что? Деревня, как и пограничная застава, никогда не спит! Бодрствует, слышит, видит…
С моря трудно было заметить темный силуэт человека, прильнувшего к обломку скалы на склоне невысокой горной гряды, тянувшейся вдоль песчаного берега. Человек вновь приложил бинокль к глазам и еще раз внимательно всмотрелся в крупные иероглифы на борту плотика, пересчитал «по головам» японских подводников, вынырнувших буквально с того света, да еще и подобравших какого-то бедолагу в спасжилете – видимо, еще кому-то повезло и море его «не приняло»…
– И куда же вы теперь, господа моряки? – вполголоса произнес человек по-немецки и, злобно скрипнув великолепными зубами, долго бормотал самые страшные проклятия всем морякам мира и его окрестностей…
24
Лабиринту узких, грязных и пыльных улочек, в которых «басмачи», судя по всему, прекрасно ориентировались и по которым довольно шустро двигались, конца, казалось, не будет никогда. Какое-то время Кремер еще пытался как-то сориентироваться и запомнить дорогу, но бесконечное чередование совершенно одинаковых глинобитных домиков, каких-то дувалов, редких старых деревьев, быстренько свело все попытки на нет. Единственной приличной приметой мог бы послужить мелькнувший однажды минарет, но для Востока это не ориентир – наверняка в городке их ни один и ни два… К неведомой цели вышли как раз в тот момент, когда Кремер уже готов был взвыть от усталости, проклясть все деревни и города Востока и просто упасть лицом в желтую пыль прямо посреди улицы. Командир группы предупредительно распахнул дощатую дверь глинобитного домика, прятавшегося в тени разросшейся акации, и гостеприимно повел рукой, изображая нечто вроде поклона:
– Прошу вас, герр штурмбаннфюрер! Здесь вы будете в полной безопасности. Сейчас вы умоетесь, немного приведете себя в порядок, а потом познакомитесь с новыми друзьями…
Вынырнувший откуда-то из темноты мужчина знаком пригласил немца за собой, провел в маленький внутренний дворик, указал на большой медный таз, стоявший на некоем подобии табурета, и опять же знаками показал, что гостю следует раздеться. На долю секунды Кремер замешкался, прикидывая, что остаться голым и безоружным может оказаться не просто опасным, но и смертельным делом, но тут же одернул себя: если бы хотели прикончить, то уже давно прирезали бы, а раз волокли такую даль, то, значит, зачем-то же я им нужен…
Какое это, оказывается, удовольствие – снять с себя грязную и мокрую одежду и вымыться горячей водой! У хозяев нашелся и крохотный кусочек мыла, и настоящая мочалка, а после «омовения» молчаливый мужик протянул стопку чистой одежды и кожаные тапки-чувяки. Грязную форму и сапоги забрал, делая руками успокаивающие знаки – мол, не беспокойся, не пропадет, только в порядок приведем и вернем. Кремер благодарно кивнул, переоделся в гражданские брюки, рубашку и пиджак, подпоясался ремнем с кобурой и вновь почувствовал себя уверенно: «человек с маузером – воин, мужчина без оружия – жалкий дехканин!».
«Молчаливый» провел гостя в небольшую комнату без единого оконца, освещенную керосиновой лампой с закопченным стеклом. Навстречу Кремеру поднялся высокий крепкий мужчина с аккуратно постриженной черной бородой в английском военном френче с накладными карманами, перетянутом ремнями-портупеями, с кобурой на боку. Незнакомец с минуту внимательно рассматривал гостя, неторопливо перебирая в сильных пальцах крупные бусины длинных четок, затем приветливо улыбнулся и подчеркнуто дружелюбно произнес:
– Я рад приветствовать в моем доме славного воина гвардии великого немецкого фюрера! Здесь вы можете ничего не опасаться – вы среди друзей… Несмотря на то что сегодня моя страна оккупирована русскими, англичанами и даже проклятыми американцами, у нас можно найти немало друзей и союзников великой Германии! Меня вы можете называть просто Джафар… Я возглавляю небольшой отряд местного «Сопротивления» – так я условно называю наши отряды патриотов, которые борются против всех захватчиков и желают видеть Иран свободным… Могу ли я узнать ваше имя, мой друг, и полюбопытствовать, какой же добрый джинн занес в наши края настоящего штурмбаннфюрера СС? – Глаза Джафара лукаво блеснули. – Надеюсь, я не перепутал звание?
– Нет, уважаемый Джафар, не перепутали. Я действительно штурмбаннфюрер СС Вальтер Кремер, – эсэсовец вытянулся по стойке «stillgestanden-смирно» и по привычке щелкнул каблуками, но мягкие чувяки «щелкали» не очень-то и попытка продемонстрировать настоящую строевую выправку выглядела слегка комической, однако хозяину она явно понравилась. – А вот насчет «доброго джинна» – немного сложнее… К вам меня доставил, несомненно, добрый, а вот нашу подводную лодку в ваших водах угробил, думается мне, ну очень злой!
– Ну, об этом мы еще поговорим, дорогой господин Кремер, а пока прошу вас разделить со мной скромное угощение… – хозяин широким жестом предложил гостю занять место рядом с низким столиком, уставленным блюдами и мисками с различной едой. Поскольку ни о каких стульях, видимо, не могло быть и речи, Кремеру пришлось присаживаться на маленькую подушечку боком к столику, опираясь спиной о прохладную стену и вытягивая ноги вдоль стола. Джафар, с улыбкой наблюдая за попытками эсэсовца устроиться поудобнее, привычно уселся по-турецки. – Прошу вас… Вот кебаб, свежие лепешки, зелень… Понимаю, что для вас это несколько непривычная еда, но, сами понимаете, – Восток! Зато я могу немножечко нарушить наши традиции и запреты и по такому торжественному случаю угощу вас и сам пригублю чуточку замечательного коньяка… Во-от… так. Прозит, герр штурмбаннфюрер!
– Изумительно! – Кремер, словно только сейчас вспомнив, что уже больше суток не видел ни
