– Нельзя, мистер Дорнер.
У него были строгие указания на сей счет.
– В своем доме я как в тюрьме, – пожаловался Дорнер.
Похоже на то, подумал Фрэнк, так как у него появились сомнения, для Хоффы или от Хоффы они охраняют Дорнера. Когда Бап один раз вышел с ним вместе на улицу, Фрэнк поделился с боссом своими мыслями.
Бап долго смотрел на него.
– А ты умный парень, Фрэнки, – сказал он. – Пожалуй, ты кое-чего добьешься.
Обернуться может по-всякому, объяснил он. Зависит от Чикаго и Детройта, как они решат. А пока остается лишь ждать.
Собственно, Тони Джекс воевал за своего ставленника Хоффу, а чикагцы стояли за Фицсиммонса и Дорнера. Бап ставил на Фицсиммонса и Дорнера, потому что они приносили мафии больше денег, но, с другой стороны, у Детройта были давние и крепкие связи с Хоффой.
Да и Тони Джекс что было мочи сражался против Дорнера и Фицсиммонса.
– Не слишком сходись с ним, – сказал Бап, имея в виду Дорнера. – Еще неизвестно, чем все закончится, понял?
Вот так.
Они были телохранителями Дорнера, и они же были охранниками. Никого не пускали в дом, а Дорнера не выпускали из дома. Чудно было просиживать ночи напролет, играя с ним в рамми и зная, что может прийти приказ его убить.
Напряжение нарастало.
Оно стало еще нестерпимее, когда Майк, вернувшись с короткой прогулки, отвел Фрэнка в сторону и прошептал:
– Надо поговорить.
Было видно, что он не в себе.
Майк Риццо, который никогда не терял самообладания, был не в себе.
– Бап, – сказал Майк.
– Что Бап? – переспросил Фрэнк дрогнувшим голосом, так как уже все понял. Его вдруг замутило.
– Бап снюхался с федералами. У него жучок.
– Нет, – покачал головой Фрэнк. Но он знал, что это правда. Смысл был в том – Бап наконец-то нашел способ получить главенство в Лос-Анджелесе, чтобы скооперироваться с федералами и отправить семью за решетку. Когда вместо него боссом сделали Тони Дранья, он решил пойти в разнос.
– Как ты узнал? – шепотом спросил Фрэнк. Дорнер спал в своей спальне, однако осторожность не мешала.
– Ребята его вычислили. Они подкинули ему какую-то дезуху, ну и федералы попались.
И теперь, сказал Майк, Лос-Анджелес выясняет, кто из ребят Бапа пошел по его стопам.
– Фрэнк, ты думаешь, они всех нас поубивают?
Майк был не в себе, паранойя качала адреналин.
– А что, если Бап и нас сдал?
– Нет, – ответил Фрэнк, не желая расставаться с надеждой.
– Откуда нам знать? Что будет, если он нас сдал? Вспомни ДеСанто, Стара…
– Тогда нас бы уже арестовали. Федералы не медлят с предъявлением обвинения, если это касается убийства.
Это логично, если Бап в самом деле стремился избавиться от Лос-Анджелеса, сдав тамошних федералам, и поставить вместо них семью Сан-Диего. Наверняка именно поэтому ни одному парню из наших не было предъявлено обвинение. Бап всегда мечтал управлять Калифорнией из Сан-Диего.
– Мы станем во главе команд, – сказал Фрэнк.
– О чем ты?
Фрэнк еще раз проанализировал план Бапа и повторил:
– Бап поставит нас во главе команд в своей новой семье. Он охранял нас от обвинений, охранял от своих жучков.
– Значит, хочешь сказать, нам еще надо его благодарить?
– Да.
– Мы обязаны ему жизнью? Ведь мы об этом говорим.
Майк был прав. Фрэнку никак не хотелось это признавать, но Майк был совершенно прав. Или – или. Или они откажутся от Бапа, или поплывут с ним в одной лодке.
Но пока лодка шла ко дну.
Вот такие дела. Вечера в роскошном узилище Дорнера становились все тягостнее. Теперь еще двое мужчин напряженно гадали, убьют их или нет, и старались не думать об этом, с тревогой наблюдая, как другие парни отказываются от их босса.
В конце июля пришло сообщение.
Джимми Хоффа исчез.
Итак, подумал Фрэнк, Чикаго и Детройт оказались ловчее. И он навсегда запомнил: если конфликтуют старые связи и деньги, ставить надо на деньги.
Дорнер вздохнул с облегчением и выгнал обоих ребят из своего дома.
Зато теперь им не очень-то хотелось уходить. В доме Дорнера никто не посмел бы их убрать. А вот снаружи – другое дело. Фрэнк отправился к себе, но ночью спал плохо.
В десять часов утра из своей телефонной будки позвонил Бап и приказал немедленно явиться, мол, у него есть новости. Фрэнк встретился с ним на набережной. Бап стоял около мольберта. Он рисовал. Он сиял.
– Меня сделали consigliore,[14]– сказал Бап.
Он не скрывал своей гордости.
– Cent' anne, – проговорил Фрэнк. – Поздновато спохватились.
– Это не босс. Не то, чего мне хотелось, но все-таки почетно. Это признание, ты меня понимаешь?
Фрэнк едва не заплакал. Наверное, Бап всю жизнь мечтал, чтобы кто-то сказал «молодец» и похлопал его по спине. Не так уж и много. Однако Фрэнк понимал, что это значило. Все равно что яд в леденце, снотворная таблетка, убаюкивавшая Бапа и внушавшая ему чувство безопасности.
Смертный приговор.
Фрэнк едва не выпалил это.
Однако он удержал рвавшиеся с языка слова.
– Я позабочусь о тебе, – сказал Бап, продолжая водить кисточкой. – Тебе и Майку не следует волноваться. Я присмотрю, чтобы у вас все было в порядке.
– Спасибо, Бап.
– Не надо меня благодарить. Вы это заслужили.
Мари вышла из дома, неся два высоких стакана с холодным чаем. Она уже ничем не напоминала горячую штучку прежних времен, но все еще была хороша собой, и по тому, как она смотрела на мужа, было ясно, что она его обожает.
– Ты уже закончил свою картину? – спросила она, глядя на его творение из-за плеча Бапа. – Хорошо.
Ничего хорошего, подумал Фрэнк. Понравиться такое могло только любящей жене.
Следующий звонок был от Майка.
Они встретились на Дог-Бич и долго смотрели, как ретриверы гоняются за фрисби.
– Все уже решено, – сказал Майк. – Лос-Анджелес, Чикаго и Детройт обо всем договорились. Крис Панно получает Сан-Диего, и мы подчинены Чикаго, пока Лос-Анджелес не приведет в порядок дела.
– Да? И когда же он приведет их в порядок? – спросил Фрэнк, избегая главного вопроса.
