По дороге в Баллифран мы с Кэтлин без конца переписываемся. Шептаться в присутствии Маму – не лучшая идея. Подозреваю, что у нее очень острый слух. Я то и дело ловлю ее взгляд – пристальный, проницательный – в зеркале заднего вида. Она велела мне быть осторожной, и я буду.
У меня слипаются глаза, на душе неспокойно. Вчера вечером я взяла платье, которое одолжила Кэтлин, и зашила в подол соль и чешуйки рябиновой коры. Меня мучает совесть – я получила предупреждение, но ни с кем не поделилась. А возможно, стоило.
– Кто еще будет в пабе? – спрашивает Маму, глядя на дорогу так, словно асфальт – ее кровный враг.
Светофор мгновенно загорается зеленым – видно, тоже испугался Маму. Интересно, каково это – сердито таращиться на всех и каждого и не следить за выражением лица?
– Разные ребята, – отвечает Кэтлин.
– Уна, Чарли, Лейла, Фиакра, Кэтал, Лон, – перечисляю я, стараясь быть честной с Маму. И едва удерживаюсь от того, чтобы не выпалить: «Ну расскажи мне наконец про магию!»
– Хм… – хмыкает Маму. – Лон.
Никогда не думала, что в один слог можно вложить столько презрения. Маму по-прежнему неотрывно смотрит на дорогу. Я прячу улыбку. Приятно, что кто-то разделяет мое отношение к Лону. А вот Кэтлин, кажется, сейчас взорвется от злости. Она набирает сообщение, яростно тыча пальцем в экран. Надо же, целых девять ругательств. О существовании некоторых я и не подозревала.
Я вижу, как сестра подбирается, готовясь к перепалке.
– Что-то не так, Маму? – спрашивает она.
Та не удостаивает Кэтлин ответом. Хотела бы я, чтобы Маму чаще снисходила до ответа. И объясняла все четко и ясно, а не напускала туману. Мы едем по крутой горной дороге. Кэтлин пинает переднее сиденье – несильно, но вкладывая в свой пинок немало яду.
– Маму? – Я по голосу слышу, что сестра закипает.
– Да? – Маму, как обычно, немногословна.
– А что вы думаете об Уне?
Об Уне? Какое Кэтлин дело до Уны?
– Об Уне Нун? Мать у нее со странностями. Художница. Отец с характером. Про дочь пока ничего не скажу. Но думаю, она девица не промах. Нуны всегда такими были.
Кэтлин кивает и до конца дороги молчит. Но едва мы выходим из машины и Маму отъезжает, она взрывается:
– Вот стерва!
– С этим не поспоришь, – киваю я. – Но зачем ты заговорила об Уне?
– Не припомню, чтобы ты возражала против разговоров о Лоне, – сердито смотрит на меня Кэтлин. – А ведь Уна теперь твоя лучшая подружка.
– Уна не моя лучшая подружка.
– Да ладно. Видела бы ты себя. Ты считаешь, что она супер. И хочешь сыграть с ней лесбийскую свадьбу.
– Заткнись! – обрываю я Кэтлин. Хотя она права. Я буду в жемчужно-сером платье, а Уна – в белом с нежнейшим оттенком голубого, в тон крохотным пятнышкам вокруг ее зрачков. А медовый месяц мы проведем на берегу океана. Но мои фантазии никого не касаются. – Не веди себя, как гомофобная сучка.
– Нельзя быть гомофобом по отношению к натуралам, Мэдди.
– Еще как можно. Необязательно околачиваться рядом с геями, чтобы проявлять гомофобию.
Я чувствую, как кровь приливает к щекам. Если бы Кэтлин знала, что творится у меня в душе, возможно, она бы осторожнее выбирала слова. Но как ей объяснить? Баллифран путает все в моей голове, искажает мысли. Кэтлин смотрит на меня, раскрыв рот, словно ожившая гифка.
– Ты на меня разозлилась, – говорит она таким тоном, словно не может в это поверить.
Я сердито оглядываю ее с головы до ног. В бело-розовом платье, с распущенными волосами и простым макияжем, Кэтлин похожа на девушку из середины прошлого века. На Бриджит Ору или Нору Джинн. Ту, чье тело могут найти в горах.
Я стараюсь отогнать навязчивую ассоциацию и бурчу:
– Да не злюсь я, с чего ты взяла.
– Еще как злишься, – улыбается Кэтлин. – Я думала, ты меня знаешь.
Мы шагаем по дороге к «У Донохью». Это типичный старомодный паб с деревянными стульями с бордовой обивкой и белеными стенами, на которых висят стеклянные шары и бутылки в сетках, а еще странные штуковины, вроде браслета из человеческих волос и кошачьего черепа. Интересно, откуда в пабах все это берется? Покупается по отдельности или сразу идет комплектом?
Едва мы переступаем порог, как в нос бьют запахи пролитого пива и торфа. В углу перед камином потягивают пиво старики. Там же навалены цветные кресла-мешки, которые смотрятся здесь до ужаса чужеродно. Угрюмый мужчина протирает барную стойку. Лон изображает из себя диджея в маленькой комнате в дальней части паба, где стоит сложная звуковая система. Пульсация музыки пробивается сквозь линолеум на полу. Сложно сказать наверняка, какого он цвета. Я бы назвала это «мутный в крапинку». К нам подлетает Лейла, раскрасневшаяся от выпивки и возбуждения. Показывает, где находится туалет, кого из людей мы знаем, кого нет. Сегодня она двигается иначе, подпрыгивает на месте и покачивает плечами в такт музыке. Лейла с закрытой вечеринки забавная. Мне нравится.
– Значит, так. Нам можно пить безалкогольные напитки, пиво и сидр. Никакого крепкого алкоголя, как говорит мой папа, или нас больше сюда не пустят. И разумеется, мы должны за все платить. Если вы кого-то не знаете, скорее всего, это кто-то из Коллинзов, – бодро инструктирует нас Лейла.
А Кэтлин уже прикипела взглядом к Лону, словно ничего важнее в мире нет. А ведь еще недавно для нее не было ничего важнее самой Кэтлин. Надеюсь, моя проникновенная речь заставила ее об этом вспомнить. Ну хоть немного.
– Чья гитара? – Кэтлин кивает на инструмент у стены. – Не Лона. У него черная.
– Да неужели? – фыркаю я и тут же улыбаюсь, спеша смягчить свои слова: не хочу сейчас ссориться.
– Фиакра притащил, – говорит Лейла. – Надеялся впечатлить Чарли. Не получилось.
– Почему? – удивляется Кэтлин. – Фиакра милый.
– Вот уж нет. Он мерзкий, – с теплотой в голосе произносит Лейла. – Мои братья – идиоты. У Фиакры все песни о горных велосипедах. Он, конечно, использует женские имена, но я-то знаю. Чарли заслуживает лучшего. К тому же ей следует быть осторожнее с парнями.
– Почему? – спрашиваю я. – Она в порядке? Что-то случилось?
– Нет, – мотает головой Лейла. – Просто она Коллинз.
– А какое это имеет значение? – громко интересуется Кэтлин. Она в самом деле не понимает.
– Коллинзы женятся друг на друге, – объясняет Лейла, понизив голос. Но, заметив изумление в наших глазах, машет руками: – Да нет, никакого инцеста! Просто договорные браки между дальними родственниками. Они всегда так делали.
– Все равно звучит как-то… – Кэтлин смотрит на меня растерянно, но я решаю оставить свое мнение при себе.
Лейла хочет сказать что-то еще, но в разговор влезает Лон – его, видимо, не учили, что перебивать некрасиво. Я сердито прищуриваюсь, а он с улыбкой интересуется:
