на каждом гектаре на три-четыре центнера.
Богатый урожай вырастили нынче наши хлеборобы. Несмотря на ненастную погоду, механизаторы, можно сказать, по-геройски убирали хлеб. Страна получит от беляевцев сотни тысяч пудов зерна сверх плана.
В прошлом году, который был невероятно трудным по погодным условиям, мы недобрали хлеба. И вот на западе подняли шум, что целина не оправдала себя, что огромные затраты не окупаются.
Целина давно уже, еще в первые годы, окупила все затраты. Она дала горы золотого хлеба. Те поля, что распахали мы своими руками в 1954—1955 годах, стали настоящей хлебной кладовой страны. Еще больше целина себя покажет теперь, когда на помощь труженикам полей придет химия.
На одном из распаханных массивов целины в соседнем с «Комсомольским» совхозе «Восточный» высится каменная громада, удивительно напоминающая верблюда. Об этой скале рассказывают легенды. Даже неприхотливый верблюд не смог выжить в глухой пустынной степи — окаменел. А пришли в край непаханых земель люди, и целина сдалась. Не случайно первые приехавшие в степь новоселы водрузили на вершине скалы красный флаг, как символ того, что целина покорилась советским людям.
Ю. Зайцев
ПЕРВОПАХАРИ
Земля, на которой люди совершили подвиг, празднует десятилетие. Подвиг продолжается.
В совхозе «Тобольский» Адамовского района первоцелинникам построили дома, — целую улицу для тех, кто не изменил земле.
В одном доме — семья механизатора Виктора Чебаткова, в другом — шофера Ипата Заречанского, в третьем — управляющего Алексея Золотарева, а всего тридцать четыре новоселья.
Я расскажу о первопахарях с улицы Ветеранов целины.
1. Здесь остаются сильные
Виктор в детдоме воспитывался. Мир не без добрых людей, их много.
— Витька наш мало хорошего видел.
Это сказала женщина, которую он теперь называет мамой.
— Витька мой — сильный.
Это сказала женщина, которую он любит.
— Витька парень настоящий, на него я всегда рассчитываю.
Это сказал секретарь комитета комсомола совхоза, тоже первопахарь Арсентий Сидорин.
Витька рос трудно. Добрые люди учили его жить, учили работать, и понял он самое главное — в жизни надо много сделать.
Виктор Чебатков стал целинником.
Желтые свежие колышки в молодом ковыле. Заветные колышки. Это к ним добирались молодые и старые. У одних были партийные билеты, у других — комсомольские и у всех — мандаты первопахарей — алые книжицы комсомольских путевок. Заветные колышки. Они очень много значили: здесь будет зерносовхоз. Для Виктора эти колышки романтики значили начало жизни.
Ему было только восемнадцать.
Целина для него началась в знаменательный день — 9 мая — в праздник Победы. Полторы тысячи человек разбили палаточный табор. По тридцать-сорок семей в каждой. А у Виктора не было семьи. Один. Он приехал сюда прямо из Халиловского училища механизации сельского хозяйства.
Виктор шел в степь. Засунул руки в карманы комбинезона, курил и шел. Желтый колышек. Поставил на него ногу, сбил на затылок фуражку-форменку, смотрел на степь. Ковыль и человек. Он пришел пахать землю.
Парень повернулся к палаткам. Там устраивались на ночлег. Подумал: «Неужели проспят эту первую ночь?»
От палатки в степь шла девушка. Немножко запрокинула голову, будто хотела увидеть конец степи.
— Не видно? — крикнул.
— А тебе? — спросила и улыбнулась.
Они пошли рядом.
Для них начиналась большая жизнь.
Наверное, тогда уже, в первую ночь, родилась поговорка целинников о том, что сто километров — не расстояние, миллион пудов — не хлеб, сто гектаров — не поле. Люди тогда привыкали к большим масштабам.
Первую ночь они не спали. А утром начали строить совхоз. Все стали землекопами. Рыли траншеи емкости для нефтебазы. Виктор тоже работал лопатой. Рядом с ним была девушка, которая хотела увидеть конец степи. Первоцелинница Люба.
Ему надо было пообедать, и он пошел в палатку к Маркиным. Вторую ночь надо было спать, и он опять пришел к Маркиным. Ему надо было как-то определиться, и он стал жить в семье Маркиных. Виктор познакомился с ними в дороге, они знали, что у парня никого нет, и теперь он тянулся к ним. У них своих четверо детей, а они и чужого человека приветили. Из одной чашки ели, одним одеялом укрывались. А потом…
Пока из траншей вылетала земля. Плотники сколачивали первые домики. Уже зацветал ковыль, и все ждали тракторов. Их все не было. А потом мелкой дрожью отдала в ноги земля. Люди запомнили рев первой тракторной колонны. Начали пахать.
Распатланные космы ковыля. Серебристую нежность ковылинок придавливали тяжелые гусеницы. Виктор вел трактор, тянул первую борозду. Он шел туда, где в степном мареве стояла девушка с красным флажком.
Виктор пахал долго — некому было сменить. Пахал и не знал, что его очень ждут в своей новой квартире Маркины.
— Умывайся, Витя. Мы тебе тут койку поставили, — сказала Пелагея Ивановна.
— Новоселье справим, — пошутил Павел Сергеевич.
Пелагея Ивановна полила Виктору на руки теплой воды, полотенце подала чистое. Ужинать стали. И тут Виктор сказал:
— Пелагея Ивановна, разрешите я буду называть вас мамой, а вас, Павел Сергеевич, отцом…
Так он стал членом большой семьи.
Он много работал. Пахал, сеял семена, убирал пшеницу. А потом Маркины, как родного сына, проводили его в армию. Письма писал: «Здравствуйте, отец и мама!..» А Люба проводила Виктора и не дождалась. За другого вышла замуж первоцелинница Люба. Трудно это было пережить солдату. Любил он Любу, которая хотела увидеть конец степи.
Он отслужил, вернулся на Тобол.
— Когда зашел, я с радостью к нему кинулась. Он же домой приехал, — так говорит женщина, которая стала ему матерью.
Солдат вернулся к земле. Не изменил ей. Домой вернулся Виктор, — и к Любе, потому что любил ее. У нее уже сынишка родился, да не заладилась у нее жизнь, разошлась с тем человеком.
Виктор поехал в Блак (есть такой поселок). Он пришел к Любе.
— Люблю, — сказал ей второй раз.
Она заплакала.
Они поженились. Теперь на центральной усадьбе живут. У них дочурка есть. Надеждой назвали. На целине родился человек.
2. Заречанский сад
Этот рассказ про человека, который всегда в пути. Он вырастил сад в тобольских степях.
Мы едем в Светлый. Это уже второй рейс за день. Везем не хлеб, всего-навсего металлолом. На полпути застал дождь, а мы все равно едем. Стало темно, включили свет. Видно только жидкую дорогу.
Я уже знаю о нем — хороший рассказчик. Пусть сам о себе и расскажет.
— Я, значит, Ипат и даже Ипатович. Заречанский.
Я на целину один прикатил. Семья в Бугуруслане осталась. Жена моя, Клава, не решалась никак. А я человек решительный. Приехал, значит, посмотрел на степь и тут же письмо. Тогда у нас почты не было, сам отвез в
