останавливаться, и во время которого мне скорее всего будет лучше не писать вам и не получать от вас писем. Я напишу вам до востребования в Фонт–Ромё. Месяц пролетит быстро, с 15 августа я, вероятно, буду во Франции, в Обе, но это не точно — затем в конце августа я буду проездом в Париже — Мне приятно думать, что вы будете с Лоране. Если вам не трудно, сообщите, как у нее дела. Смотрите, чтобы ее не слишком заносило в Фонт–Ромё. У меня там был неудачный опыт подобного рода. Горы там очень крутые и совершенно дикие — если можете поселиться где‑нибудь за переделами Фонт–Ромё, думаю, вам будет очень хорошо. Я так вам этого желаю.
21 июля 1934
Открытка из Штайнах–ам–Бреннер
Я буду завтра в Больцано, а послезавтра в Риве — Туда вы можете послать мне весточку — Я только послезавтра буду что‑то знать о своих планах (Венеция и т. д.). Рядом со мной здоровье отвратительное. — Я пишу эту открытку просто чтобы что‑то написать, твердо зная что это сразу же попадет на почту. Обязательно съездите в Игль, поднимитесь на Вершину и проведите день в горах. Напишу завтра.
Колетт
Больцано
Суббота 17 часов — (21–7-34)
Мне, наверное, было лучше не звонить —
Вы, должно быть, вообразили что‑то самое лучшее или худшее, тогда как это просто жизнь и ничего более — мне захотелось спросить у вас, хорошо ли вы спали, а еще я боялась, и не без причины, что не смогу вам написать -
Есть большая вероятность, что я вас очень скоро увижу — Я прошу вас до тех пор оставаться спокойным и сильным — Во всем этом и вам и мне надо быть более мужественными -
Это говорит не какой‑нибудь утрированный и полубезумный персонаж, а я, такой, какой вы меня знаете -
Несмотря на почерк, объясняющийся скверными материальными условиями, я никогда еще не была столь твердой — столь уверенной
Но я опять же прошу вас ничего не воображать — ни лучшего, ни худшего -
Я собираюсь провести некоторое время совершенно одна, и вот тогда‑то я вас и увижу. Я напишу еще вам завтра и, наверное, позвоню, так как не могу дать вам адрес и не хочу, чтобы вы чувствовали себя от этого «потерянным».
Будьте тверже, прошу вас, Жорж
К.
Я не даю вам адреса, потому что ничего не знаю — а ничего не знаю, потому что все зависит от того, что сейчас происходит, чего‑то очень важного.
Но ничего трагического. У меня действительно есть впечатление, что ничто уже не может быть «трагическим» -
И не из‑за того, что имеет отношение к вам — только ко мне и Б.
В этом я и хотела успокоить ваши возможные тревоги.
Четверг, вечер
(Инсбрук, предположительно август) 1934
Жорж — Я не написала вам раньше, потому что прежде всего опять сложились дьявольские обстоятельства = невозможность писать, затем отнести письмо на почту, но к чему все это говорить — Я вам отправила телеграмму и страдала от того, что заставила вас ждать этого ответа до самого вашего отъезда. Весь день меня не покидало это ощущение, что вы уезжаете, а я отправляюсь в неизвестность, хотя на самом деле я «хотела» и даже желала вас увидеть. Но это не то, что я хочу вам сказать. Ваша любовь входит в мою жизнь, не покидает меня. Мне хотелось бы даже сказать: обволакивает меня — я боюсь — да, ужасно боюсь что‑либо сказать, произнести хоть какое‑то слово. Этот страх имеет столько причин. Я, наверное, не стою вас. Если бы не это, мы бы уже давно встретились на другом пути.
Как я могу вам говорить это и, с другой стороны, верить в иную, еще совершенно законную и мучительную реальность моей жизни? Как это возможно? Порой мне кажется, что я должна сделать что‑то такое, что меня погубит в ваших глазах. Уметь быть ненавистной, стать еще более ненавистной, чем то, что вы ненавидите больше всего на свете. Так сегодня — я отказываюсь вам объяснять. Нет, ваше большое письмо меня не смутило. Я даже думаю, что это и есть самое важное между нами. Я чувствую, что это стоит на первом месте. Мне тем более хочется поскорее вас увидеть, чтобы поговорить откровенно, чтобы вы помогли мне понять вас целиком и полностью. Сегодня утром я так и не отправила длинное письмо, потому что я чувствовала его настолько недостаточным, полным несущественных вещей, которые саму меня удивляли — Вы видите, я сама уже ловлю себя на искусственности.
Раз уж я написала это письмо, я вам пошлю его. Меня это даже немного пугает — но тем хуже -
— Я хочу вам главным образом сказать, что я ищу не счастье, а скрытую, действенную и позитивную силу — я знаю, что заблуждаюсь — некоторые меня уже считают очень сильной, твердой и уверенной… меня никогда не удовлетворит то, что внушает уважение другим — это то, что я требую от себя, и я этого так еще и не достигла. Я не питаю отвращения к счастью, потому что некоторая радость в жизни делает сильнее, но она как раз и состоит в самом презрении к тому, что другие называют счастьем. Мне стыдно, что я так плохо изъясняюсь, но для меня самое важное это знать, быть уверенной, что вы думаете в этом направлении — ведь ваше последнее письмо это тоже проясняет — Думаю, ваше последнее письмо проясняет все. Теперь дайте мне что‑то сказать — пообещайте, что сразу же забудете: я не имею права это говорить, но
Я пошлю вам это завтра рано утром — затем, в тот же день, записку с указанием моего адреса, которого я совершенно не знаю — и, наверное, другое письмо
— Мне нужно кое‑что прояснить. Вы понимаете: вы знаете, что я никогда не достигну никакой «цели», потому что даже если это и произойдет, в этот момент мне будет важно только одно: преодолеть то, что уже больше не будет целью, но каким‑то этапом. Это прекрасно, но в жизни даже это ничего не дает, если не достиг своего рода полного самообладания. Я так далека от этого. Я чувствую себя такой раздробленной. Я посчитала, что нужно реализовать все, что есть в тебе самом… и пришла к чудовищной какофонии, и если
