рискнул заглянуть на одну из его проповедей, чисто из любопытства, и ученики-волонтеры проводили меня внутрь с самыми вежливыми улыбками. Он говорил что-то об эффекте противопоставляемых пальцев как о физическом проявлении космических возможностей человеческого разума и о том, что мы ограничены в достижении шуньяты [40], если концентрируемся исключительно на материальном. Он призывал своих последователей выйти за пределы своего «я» и стремиться к единению души с центром Вселенной – он утверждал, что по божественному указанию отрезал себе один большой палец в качестве доказательства этой теории. Его безмятежное спокойствие действительно казалось образцом предельной удовлетворенности. Для достижения этого он советовал свою технику медитации «без пальца», и все заливались слезами просветления. Меня совершенно не интересовала вся эта демагогия, но Мине понравился ассортимент «целебных» ароматических свечей в магазине ашрама – особенно большие под названием «Свежее белье».
Мина хочет дом из глинобитного кирпича с центральным двориком и большой ванной комнатой с голубой ванной. Я хочу, чтобы у нее было то, что она хочет. Иногда я задаюсь вопросом, какой в этом смысл. Но я просто улыбаюсь и засыпаю.
R.I.P
Мир и покой – для живых.
Обрети покой, пока можешь.
Что, если за гранью жизни – все то же самое и даже больше?
Поспи сегодня.
Она не планировала идти пешком в обе стороны. Хотя в Кумили не бывает жарко даже в самый разгар лета, но пройти двенадцать километров – шесть из которых в гору – было утомительно.
Поначалу Сильвия радовалась, что ее хозяйка и учительница оказалась немногословной женщиной, которая не станет принуждать ее к разговору и рассказывать о себе, но за два месяца, которые она провела здесь в качестве ученицы, ее стало раздражать постоянное молчание в ее новой жизни. С момента последнего расставания год назад она столкнулась с ошеломляющим писательским блоком, который не удавалось преодолеть. По словам ее психотерапевта, первопричиной разрыва стала профессиональная ревность, и Сильвия никак не могла осознать ее глубину. Кроме того, она переживала, что эсциталопрам и арипипразол, которые она принимала последние пару лет, помогли ей справиться с перепадами настроения, но создали трещины в ее сознании, перекрывшие скважины ее воображения. Сильвия ничего не любила, ничего не ненавидела, и ее мысли не выходили за пределы прошлого и настоящего.
Тогда она решила поэкспериментировать с другими способами самовыражения, которые, возможно, помогли бы ей вновь обрести свой голос. Она обратилась к знаменитой художнице, имевшей репутацию затворницы, но та категорически отказалась, заявив, что искусству нельзя научить. Сильвия упорствовала до тех пор, пока женщина не сдалась и не разрешила ей наблюдать за работой, но при условии, что та не произнесет ни слова, пока она будет рисовать. Сильвия могла жить в свободной комнате в большом, довольно запущенном бунгало и готовить себе еду. Художница комментировала работы Сильвии только тогда, когда ей хотелось, и это случалось нечасто.
Однажды она прекратила прием лекарств, не проконсультировавшись с врачом. Пришла оттепель. В виде ярких химерических снов; в виде приступов рыданий, длившихся часами; в виде гнетущих головных болей, требовавших неподвижно свернуться калачиком и лежать с закрытыми глазами. Но в дни, когда головные боли стихали, Сильвия отправлялась на поиски интересных образов обыденной кумилианской жизни – которая не сильно отличалась от жизни в высокогорье Керала, – чтобы придумать об этом каламбур или написать язвительный пост. Она публиковала их в «Фейсбуке»[41], и восхищенные комментарии поднимали ей настроение. Однажды, проезжая мимо в машине, она заметила любопытную вывеску магазина. «Хиджаб Аттар Души», – гласила надпись. Она знала, что неправильно написанные слова – «души» вместо «духи» – могут стать забавным постом, но не могла сделать фотографию из авторикши и решила вернуться сюда пешком утром.
Но на следующий день она забыла точное местоположение магазина и прошла весь путь до автобусной остановки, так и не найдя его. Все это время она прокручивала в голове текст поста. Она даже уже фантазировала, кто из ее друзей мог бы довольно смешно ответить на него. Когда она поняла, что, скорее всего, прошла мимо этого места, не заметив его, она решила вернуться пешком, а не брать авторикшу, как планировала. К ее ужасу, магазин оказался прямо на углу, всего в пяти минутах ходьбы от ее дома. Она не заметила его, когда проходила мимо, потому что перед ним стоял грузовик.
Домой она вернулась вспотевшая и уставшая и направилась прямиком в свою комнату. Ее наставница должна была наносить первые мазки на новую картину. Учиться было нечему, да и вообще это все меньше и меньше имело смысл. Стоило ей остановиться, как холодный воздух высушил ее пот и ее охватил озноб. Она накинула на плечи шаль и села за ноутбук. Быстро обрезав изображение на вывеске магазина и сделав акцент на названии, она замазала номер телефона на ней, отрегулировала насыщенность и контрастность цвета и разместила фотографию с подписью, которую она готовила весь день. Она устроилась поудобней в ожидании комментариев, как вдруг пришло сообщение в мессенджере. У подруги умер отец.
Они давно не общались, но она нравилась Сильвии. Почему она позволила этому чертову Суджиту так с ней обращаться? Сильвия часто задавалась этим вопросом, но ничего ей не говорила. (Отношения – это так чертовски сложно, да… Кто я, черт возьми, такая, чтобы осуждать кого-то за то, что они поступают иначе? Я и сама не особо преуспела в том, чтобы любить или быть любимой.) Ей захотелось связаться с ней. Она открыла почтовый ящик и начала печатать. «Дорогая», – начала она и остановилась. После публикации поста она чувствовала себя творчески истощенной и не знала, что написать в письме вместо формальных слов поддержки. Она попробовала поставить себя на место подруги. Как бы она сама отреагировала, если бы получила письмо с соболезнованиями по поводу смерти отца? «Спасибо. Мы не были близки», – ответила бы она. Дело было не только в отсутствии близости – даже та ярость, которую она испытывала к нему поначалу, сгорела и оставила после себя безразличие и пустоту. Она уже давно смирилась с отсутствием отца. Вот почему ее вежливый отказ от попыток плачущего старика помириться был таким безжалостным. «Мы не были близки», – даже такой ответ был бы излишним.
Она захлопнула ноутбук, достала из кармана телефон и написала сообщение подруге: «Привет, даже не могу представить, через что ты сейчас проходишь. Действительно не могу. Но если ты захочешь, я буду рада поговорить». Она удалила последние четыре слова: «рада» – это не то слово, которое
