Кэндис направилась к стойке, поднырнула под нее и стала следить за кофейным аппаратом. Мы с Элом удивленно переглянулись. Вышли из кафе и остановились.
– Что это за ерунда? – спросил он.
– Не знаю. Но вряд ли эта женщина могла угрожать моим детям. Она совершенно не испугалась, когда нас увидела.
Эл согласился.
– Похоже, ей не было интересно.
– Но она могла притворяться.
– Могла.
– Ну и что теперь?
Он поднял брови, я покраснела.
– Если бы ты еще работал в полиции, что бы ты стал делать?
Он пожал плечами и ответил:
– Допрашивать.
– Хорошо, давай допрашивать. Только есть маленькая помеха. Мы не можем ее арестовать, у нас нет никаких полномочий. А так – давай, допросим.
– Смотри и учись, милая. Смотри и учись. – Эл повернулся и снова вошел в кафе.
Я пробормотала себе под нос: «Не называй меня милой», и направилась вслед за другом. Он легким шагом подошел к прилавку и облокотился на него.
– Кэндис, уделите нам минуту своего драгоценного времени. Пожалуйста, не откажите. Ради Бобби. – Он почти мурлыкал.
Она яростно тряхнула головой.
– Позвольте угостить вас кофе, – настаивал Эл, – какой вы любите? Мокко? Латте? А может, напиток со льдом?
– Ненавижу кофе, – сказала она.
Я подняла брови и осмотрела кафе, настоящий храм этого напитка.
– Тогда сок, – сказал Эл. – И пирожное. В память о Бобби. Мы все любили его. И хотим узнать, что с ним случилось.
– Ладно, ладно. – Кэндис налила себе стакан молока и взяла из ящика пирожное. – Три доллара семнадцать центов.
Эл вручил ей пятидолларовую банкноту. Она демонстративно бросила сдачу в чашечку для чаевых, нырнула под прилавок и направилась в дальний угол кафе. Мы пошли за ней и сели за столик, на который она указала.
– Что вам от меня нужно?
– Помогите нам, пожалуйста. – Пропел Эл тем же сладким голосом. – Начнем с самого простого, это всего лишь формальность.
– С чего?
– Где вы были, когда был убит Бобби? – его голос неожиданно стал строгим. Кэндис покраснела, я затаила дыхание.
– Не знаю. Дома. Я всегда дома по ночам.
– Но конкретно ту ночь вы не помните?
– Нет. То есть, а зачем мне? Я же не знала, что он умрет.
Эл повернулся ко мне.
– Джулиет, каково официальное время смерти?
Я побледнела. Как же я не выяснила? Эл незаметно сжал зубы.
– Я могу доказать, где была, неважно, когда он умер.
– То есть? – спросила я.
– То есть могу показать, где была.
– Дома? – спросил Эл.
– Ну да, то есть могу показать, где я была в Интернете, я всегда в Интернете.
– Всю ночь? – спросила я.
Она снова покраснела.
– Да, почти. По меньшей мере до трех или четырех. Сижу там каждую ночь. Просто посмотрите сайты. Увидите мои сообщения, в них есть дата и время.
– А как мы узнаем, что вы не поменяли дату на вашем компьютере? – спросил Эл.
– Потому что мы можем проверить время ответов на ее письма, – сказала я со вздохом. Кажется, мы потеряли подозреваемую.
– Хотите посмотреть? – сказала Кэндис. – У меня с собой ноутбук.
Она ушла за прилавок и вернулась с потрепанным кейсом. Подключила компьютер к телефонной розетке и начала печатать. Следующие десять минут я провела, перегнувшись через прилавок и изучая в этой неудобной позе депрессивные следы Кэндис в Интернете. Она начала писать сообщения на различных форумах с семи вечера, последнее было в 5:12 утра.
– Если вам ничего больше не нужно, то я вернусь к работе, – сказала она торжествующе.
Мы с Элом направились к машине.
– Надо уточнить время смерти. Возможно, Бобби умер позже половины четвертого.
– Возможно, – в голосе Эла звучало сомнение.
Мы сели в машину и почти одновременно захлопнули дверцы. Перебирая в руке ключи, я предложила:
– Давай начнем с царапин. Какое там первое правило расследования убийства? «Присмотрись к семье». – И тут зазвонил мобильник. Мишель.
– Я всю ночь думала о болезни Тея-Сакса, – сказала она. – Возможно, что Бобби унаследовал этот ген от человека, не входящего в группу риска. Но это маловероятно.
Я согласилась с ней.
– Наверняка, если мы узнаем, от кого Бобби унаследовал ген, мы сможем понять, отчего он умер.
– Я тоже об этом думала. Поэтому сегодня на работе занялась изучением медицинских и генетических данных, с которыми имею дело. Не поверите, что я выяснила.
– Что? – я не слишком старалась скрыть удивление.
– Вам известно, что в среднем один из тридцати ашкеназских евреев, канадцев французского происхождения и каджунов является носителем болезни Тея-Сакса.
– Да.
– Оказывается, еще в одной группе этот ген встречается почти столь же часто. Но почему-то о ней известно меньше.
Я уже была готова пролезть через телефонную трубку и вытянуть из нее слова.
– В какой?
– Ирландцы или люди с ирландскими корнями. Один из пятидесяти является носителем Тея-Сакса.
Я откинулась на спинку сиденья. Майор Патрик Салливан, потомок одной из самых знаменитых ирландских католических семей в Лос-Анджелесе. Муж матери Бобби. Он был отцом Бобби. Но как? Я не раз думала об этой возможности, но мне она казалась неправдоподобной. Сьюзен Салливан сказала, что Бобби не мог быть зачат от мужа. Только один раз за долгое время она занималась с мужем любовью – когда встречалась с ним в Японии во время его отпуска. Это, по меньшей мере, за месяц до того, как у них с Рубеном Нейдельманом порвался презерватив. Но Сьюзен рассказала, что Бобби родился немного раньше срока. Что, если он был зачат в Японии и родился позже срока, а не раньше?
Я поблагодарила Мишель за информацию и быстро попрощалась. Отмахнувшись от вопросов Эла, я набрала номер Сьюзен Салливан. К моей радости, она сама подошла к телефону.
– Это Джулиет Эпплбаум. Прошу, не вешайте трубку.
– Вы? Что вам от меня надо? Пожалуйста, оставьте меня в покое! – простонала она.
– Я хочу задать всего лишь один вопрос. Вы помните, сколько Бобби весил при рождении?
– Почему вы меня об этом спрашиваете?
– Это очень важно. Вы помните?
– Да, – прошептала она после небольшой паузы. – Я не стала брать его в руки, это было бы невыносимо. Но я спросила у сестры, не девочка ли родилась. Я всегда хотела дочь. Мне ответили, что мальчик и он весит семь фунтов семь унций.[5]Я запомнила из-за напитка, который называется семь и семь. Наверное, знаете такой.
