и полнится оно любви всеобъемлющей к миру вокруг. Отражаются звезды в острых, как лезвие когтях, разгорается внутри огонь праведной злобы. Все ближе башни Крезова терема, вот уж виден и он — хилый, щуплый, от испуга мертвенно бледный в одном из окон.
Раздувает ноздри черный дым, и клыкастая пасть раскрывается, извергая не упреки и брань, а утробный жар. Сотню лет эти земли не знали крылатых ящеров. С битвы Пепла и Злата не видывал люд небесного пламени, позабыл давно страх и ужас летящих в ночи разящих молний. На просвет солнца янтарный дракон отливает золотом, но в подлунном свечении место есть лишь бледности серебра. Белой точкой в черном зрачке надвигается, множится, разрастается пламя — беспощадное, неумолимое, расплавляющее слюду и камни, оставляющее за собой вихри пепла и угли пожарищ.
Крез — трусливый мальчишка, посмевший зарваться на ящеров, возомнивший себя равным творцам миров, истуканом безмозглым стоит у окна и не может двинуться — до того обуял его ужаса паралич. И последнее, что отражает остекленевший взгляд — абрис драконицы, извергающей пламя, в котором сгорает дотла терем правителя Вельрики, возведенный на вершине холма на костях крылатых ящеров и обманутых людей.
Тревожным набатом взрываются колокола, поднимается костер до небес и снует испуганный люд, сонный, всполошенный, неразумеющий. Воздевает очи к ночному небу, где кружит воплощением мести янтарная ящерка и два ее сердца горят ярче звезд. Суетятся дворовые и хоромные слуги, хватаются вэринги за луки и копья — поздно! Все меньше взлетающий в поднебесную высь силуэт, тает, гаснет в темноте, а затем окружают столицу низкие облака и проливается спасительный, гасящий пожарище дождь.
* * *
Возгар почувствовал жар и открыл глаза. Раннее утро освещало дрейфующий челн. В первых лучах, отражаясь на гребнях волн золотыми бликами, на корму опустилась Яра. Черной каймой на янтарных крыльях осела сажа, пепел посеребрил медь волос, запах пожарищ и смерти забрался в ноздри, и увиденный сон воина обернулся явью.
— Бедовая моя, неудержимая! — кинулся к ней первым, закрывая от вэрингов, от кормчего, от всего мира.
Но лишь покачал головой пробудившийся ото сна ярл Тур, да с горечью молвил:
— Раньше сказкой страшной подобных тебе почитали, детей неразумных запугивали, да неудачи на драконий сглаз списывали. Теперь же стар и млад, беден и богат, за головой ящерки охоту начнет и не будет тебе покоя, ни на земле, ни на небе. Что же ты натворила, Яра?! Разве ж стоил тщедушный карлик гнева твоего праведного?
— Давно было надобно справедливость восстановить! Посланы мы этот мир защищать и от навьей тьмы, и от злыдней происков. Вот только людская трусость, алчность и жажда власти совершили куда больше зла, чем все порожденья тьмы вместе взятые. Не смогли наши предки против люда пойти, до последнего верили в благородство и честность. Но бывает семя от рожденья гнилое, порченное, хоть в какую землю его сажай — добра не вырастет. Не могла я сына в такой мир привести!
Воевода задумчиво коснулся рукояти меча, Мошка за ним расправился, тоже хватаясь за оружие. Возгар заслонил собой, принявшую человечий облик жену.
— Земля! — закричал с верхушки мачты дозорный. Бережной стад показался вдали.
Яра вдруг охнула совсем по-бабьи, схватилась за низ живота и согнулась, подметая распущенными волосами палубу.
— Что?! — разом всполошились все от кормчего до Возгара.
— Рожаю я! — гаркнула рыжая и усмехнулась, приметив одинаковый страх на мужских лицах. Исконное бабье грядущее действо испугало бывалых воинов куда больше зубастой огненной драконицы. — Быстрей к берегу гребите, если никто из вас в повитухи заделаться не желает!
12. Добро пожаловать на свет
— Может тебе прилечь? Или сесть поудобнее? Давай плащом укрою, а то вся дрожишь? — Возгар нарезал круги возле прислонившейся к мачте Яры и тревожно поглядывал на слишком медленно приближающийся берег. Жена кривилась, временами хваталась за живот, да изредка издавала короткие стоны, каждый из которых острой стрелой вонзался в сердце лучника. — Ты скажи, что мне сделать?
— Успокоиться! — рявкнула ящерка, обнажая не девичьи зубы, но драконьи клыки. Сдерживать свою натуру ей становилось невмоготу. С алых губ сорвался легкий дымок.
— Эй, милая, осторожнее там — челн мне не спали! — кормчий уже сам подсел на весла. Тур с Мошкой тоже заняли места на гребных скамьях.
— Перелететь быстрее будет, — прошипела Яра, на глазах покрываясь янтарной чешуей.
— Не вздумай! — одернул суженную Возгар, укутывая в шерстяную накидку. — Тебя, небось, по всей Вельрике уже с собаками ищут. Неужто жить надоело?
— Пусть приходят, — прорычала рыжая, кривясь от очередной схватки.
— И что, спалишь их, как Креза? Сгорел один — сожжем весь стад в придачу? Не так я думал рожденье первенца праздновать, — тихие речи мужа подействовали отрезвляюще, но ненадолго. Ровно до поры, пока следующая боль не пронзила женское тело. Остервенело, почти безумно, Яра глянула на воды Фьорда, точно собралась добираться до берега вплавь.
Не успел Возгар всерьез обдумать идею привязывания жены к мачте неразрывными узами, как от причала Бережного стада отделилась лодчонка и споро направилась навстречу челну. Лучник пригляделся к гребцу — такой шириной плеч на всю Вельрику могли похвастаться только двое, и старший из них сидел сейчас на веслах подле Мошки.
— Берген! — заорал наемник во все горло, приветствуя старого друга. С лодки махнули и будто прибавили ход.
Светловолосый богатырь приплыл не один. Знахарка Видана, с наспех заплетенной косой в простом без излишеств фартуке, поверх нижнего платья, шустро перебралась на борт и, не удостоив мужчин даже приветственным словом тут же подбежала к Яре:
— Сколько вдохов меж схватками успеваешь сделать? — ощупывая живот, деловито поинтересовалась женщина.
— Четыре, — ответила рыжая и ойкнула, — ай нет, уже три!
— Повторяй за мной, — Видана принялась быстро и коротко втягивать ноздрями воздух и с шумным присвистом выдыхать ртом. — А вы гребите шустрее, злыдни нерадивые!
— Да гребем мы, гребем, — примирительно пробасил Тур, а Берген, закрепив лодку пеньковым канатом к корме, так же подсел к кормчему на весла. Ведунья меж тем раздавала указания:
— Как причалим, ты, — короткий кивок Возгару, — несешь ее в баню.
— Ты, Берг, воды колодезной пару лоханей туда же волоки.
— Боишься, что полыхнет? — не сдержался Мошка, но тут же осекся, получив подзатыльник от Тура и гневный взгляд Виданы.
— Вот ты, язык за зубами держишь и о том, что здесь видел и слышал никому не трындишь. Узнаю, прокляну, — сообщила знахарка и бросила кормчему, — твоих людей тоже касается. Одно лишнее слово и такая на язык чесотка нападет, что сосновую кору вылизывать до крови будете,
