из Ильменя Волхов отделял от себя рукав Волховец, а под самой Торговой стороной — другой рукав, Жилотуг. Между ними, на взлобке, в трёх верстах от города стояло село с теремом, конюшнями и прочими службами. Это и было Рюриково Городище.
Владыка задержался здесь недолго. По-хозяйски оглядев все комнаты и постройки, он распорядился навести везде чистоту, и челядинцы-монахи сразу принялись за дело.
— Чтоб ни пылинки, ни соринки, — наказал он. — Да баню истопить на славу. Питие и прочие припасы доставить из моих погребов в обилии.
И святитель укатил в город.
Через полчаса затрезвонил вечевой колокол, созывая на Ярославов двор людей всех сословий — и нарочитых, и чёрных.
Посадник Мирошка Нездилич явился на площадь разгневанный. Да и было ему от чего осерчать: он даже не знал, зачем без его ведома собралось вече и что задумали на сей раз его недруги. А когда узнал, было уже поздно.
Архиепископ оплёл новгородцев такой хитрой речью, столько насулил им выгод от союза со Святославом, что посадник только зубами скрипел. За княжича Владимира кричали даже ремесленники: видно, не одну корчагу вина выставил святитель их старостам.
Мирошка Нездилич попробовал было образумить народ. Он советовал испросить сперва согласия у Всеволода Юрьевича, а то, не дай бог, великий князь наложит на Новгород опалу.
— Опамятуйтесь, люди! — взывал посадник. — Против кого подымаетесь? Да через две седмицы Всеволод перекроет все дороги, и вы останетесь без хлеба. А хлеб у кого? Небось сами знаете, чьи закрома ломятся от зерна...
Толпа намёк поняла и угрожающе загудела:
— Ты святителя не трожь!
— Владимирский прихвостень!
— Ишь язык-то развесил, дак укоротить недолго!
Мирошка Нездилич махнул рукой и сошёл с помоста. Правда, его пытались поддержать два-три купца, которые тоже понимали, что ссора с великим князем обернётся большими убытками торговле — ведь Волга-то в руках Всеволода. Но разумных слов никто не слушал.
Приверженцы архиепископа одержали верх, и он поехал в Городище в добром расположении духа.
Княжич Владимир с дружиной был уже здесь. На подворье суетились повара, бегали конюхи с торбами овса, и всюду слышался непривычный для уха мягкий южный говор.
Владимир Святославич встретил архиепископа сдержанно. Подойдя под благословение, он указал на столец:
— Садись, святой отец, и давай потолкуем.
Владыка, человек опытный и умный, сразу заметил, что княжич сильно озабочен и далее подавлен.
— По здорову ли доехал? — спросил Илья.
— По здорову, — вяло ответил княжич.
— Я вижу, тебя гложет какая-то забота, сын мой.
Владимир кивнул.
— Руки опускаются, святой отец, как подумаю о Всеволоде Юрьиче. Неужто мне придётся обнажить меч против человека, которого я всегда почитал? Ведь он для меня будто старший брат.
— Нынче он посягает на Рязань, а что удумает завтра? — Архиепископ огладил кольцеватую бороду и сурово добавил: — Дела государственные должно править умом, а не сердцем.
— И всё равно батюшкина затея мне не глянется, говорю как на духу, владыко.
— Грешные слова говоришь. Отцова воля для сына — закон.
— Знаю. — Княжич опустил голову и замолчал. В этот миг он подумал о Пребране. Как-то встретит она весть о том, что муж её сел на чужое место и готов защищать неправду с оружием в руках?..
Архиепископ ещё продолжал что-то говорить, но Владимир Святославич уже не вникал в его слова. На душе у княжича было тяжело.
* * *
Всеволод Юрьевич, сведав о приезде Владимира в Новгород, затаил на своего недавнего союзника горькую обиду: ведь новгородская область искони считалась родовым уделом Мономашичей.
Увещевательное письмо Всеволода к Роману осталось без ответа. Рязанский князь уже закусил удила и стал собирать войско. Он чувствовал себя тем более безнаказанным, что к нему на помощь спешил другой сын киевского князя — Глеб Святославич. Переправившись через Оку, Глеб остановился в Коломне, в одном переходе от границы Владимирского княжества. Не успели Святославич и его воины помыться в бане после долгого пути, как под стенами появилась рать Всеволода Юрьевича.
Великий князь и Кузьма Ратишич объехали городские укрепления. Стены вокруг Коломны оказались невысоки и трухлявы, а местами и вовсе завалились, так что из сопа выглядывали брёвна опорных клетей.
Владимирское войско по-хозяйски располагалось станом в окрестностях города. Ратники, выставив сторожевое охранение, занимались своими делами: варили пищу, стирали порты в Коломенке и точили рожны копий.
— Поезжай-ка, Ратишич, к Глебу, — сказал Всеволод, — и передай ему: пускай выйдет ко мне с повинной головой, да не мешкая. Иначе от его норы останутся одни головешки.
Воевода понимающе усмехнулся и направил коня к крепостным воротам. Всеволод видел, как распахнулись ворота, впуская посла. Через некоторое время из города выехал небольшой отряд. В переднем из всадников Всеволод узнал Глеба. Княжич держался в седле как-то неуверенно, словно сидел на коне впервые. Только когда он подъехал вплотную, великий князь понял, в чём дело.
— П-по зову твому я-явился, — сказал княжич и икнул. — Г-говори, зачем...
— Поговорим завтра, когда проспишься, — перебил его Всеволод. — Ты пьян.
— Да р-разве я пьян, коли шапка на голове? — удивился Глеб. — Вот она, шапка-то.
— Вели дружине бросить оружие и идти по домам.
— И велю. А мне тоже по д-домам? — спросил Глеб и вдруг всхлипнул. — Убьёт меня батюшка, что сдался. А к-как я мог воевать, коли ты мне люб? Ой, убьёт!
— Не убьёт. Поживёшь у меня, пока он остынет.
— В плену п-поживу?
— Нет, в гостях, — без улыбки сказал Всеволод и повернулся к Кузьме Ратишичу: — Отведи княжича спать да положи на телегу — мы сейчас выступаем.
Княжича увели. Из ворот города, не дождавшись никакого приказа, выезжали Глебовы дружинники. У них отнимали оружие, коней и отпускали восвояси. Задержаны были только боярские дети. Их под стражей отправили во Владимир.
На другой день, разбив по пути сторожевой отряд Романа и наполовину перетопив его в реке, войско великого князя захватило город Борисов. Отсюда до Рязани[49] оставалось всего четыре поприща.
Из Борисова вниз по Оке шли не торопясь. Всеволод надеялся, что Роман образумится: времени для раздумий у него было довольно.
Так оно и случилось. В десяти верстах от Рязани войско встретили коленопреклонённые бояре и вручили великому князю грамоту Романа. Всеволод надорвал холщовый мешочек, в котором был зашит свиток, и пробежал глазами послание.
«Великий государь, милостию божией господине Всеволод Юрьевич, — писал
