у Кати. — Я этого больше всего боялась!
— Напрасно… Понимаешь ли, в чем дело? Лиза за последний год очень изменилась. Так сказать, почувствовала себя взрослой. А что значит быть взрослым? Носить модное платье? Чепуха! Когда ты становишься взрослым человеком, к тебе предъявляются и требования новые! Повышенные требования! А советский человек, Катюша, это человек особенный! Это прежде всего человек труда! Понимаешь, труда? А этого как раз Лизе недоставало… И потом еще… — Отец понизил голос. — Советский человек должен понимать, что плохо и что хорошо, кто честен, а кто негодяй. Ты помнишь, как она поступила в тот вечер, когда чуть не сгорел склад стройматериалов? Двоюродная сестра держала себя совсем не так, как держала себя ты, родная сестра Степана…
— Не надо об этом, дядя Костя! — быстро прошептала Катя. — Умоляю вас, не надо!
— Хорошо, Катюша, не буду… Ты куда идешь?
— Мне надо на улицу… Там Саша Рыбин ждет.
— Так зови его сюда! Люблю его. Хороший парень.
Катя стукнула дверью. Отец шумно вздохнул, поднялся со стула и медленно прошагал в кухню. Сережа лежал неподвижно, обдумывая услышанное. Да, конечно, отец прав. А все-таки жаль Лизу.
Снова стукнула наружная дверь. Вошли Катя и Саша.
— Лиза! — крикнула Катя.
Вышла Лиза с распухшим от слез лицом и остановилась посреди комнаты.
— Лиза… — тихо сказал Саша и запнулся.
— Что, Саша? — спросила она шепотом.
— Ты извини меня, Лиза… — помедлив, начал он. — Я хотел тебе сказать… Ты не переживай так сильно… Ведь ты все равно будешь комсомолкой.
— Обязательно! — быстро прибавила Катя.
— Я очень… Я очень хочу быть комсомолкой, ребята, — прошептала Лиза.
— В этом никто не сомневается, — сказала Катя подчеркнуто бодрым голосом. — А где дядя Костя? Давайте же, наконец, расставим мебель! Саша пришел нам помочь.
Она торопливо застучала каблучками. Сережа отлично понял, что она пошла в кухню только для того, чтобы Саша и Лиза остались одни.
— Я еще хотел сказать тебе, Лиза, — торопливо заговорил Саша, — хотел сказать, что… Ты считаешь меня своим другом?
— Да, Саша…
— Я всю жизнь буду твоим другом, Лиза!
— Спасибо, Саша, — сказала она и протянула ему руку. — Ты самый хороший и самый настоящий друг!
Снова раздались шаги.
— Здравствуй, Сашок! — прозвучал голос отца. — Ты пришел помочь нам? Ну что ж, мужчины, давайте приниматься за дело! Эй, Сережа, просыпайся! Хватит дрыхнуть, лежебока!
…Было совсем поздно, когда Сережа и отец остались одни в своей комнате. Их комната была теперь на третьем этаже.
— Ты не спишь, пап? — поворочавшись на кушетке, спросил Сережа.
— Нет, сынок. А что ты хочешь сказать мне?
— Я все слышал, пап…
— Что?
— Все, что ты говорил Кате.
— Подслушивал? — пошутил отец.
— Честное слово, нет! Я просто проснулся, а вы разговаривали…
— Ну, и что же ты думаешь об этом разговоре?
— Я думаю, папа, что Лиза сама во всем виновата… Но мне все равно ее жалко…
Отец молчал.
— Ты засыпаешь, пап?
— Я думаю, Сережа, — вздохнул отец.
— Про что?
— О том, кто больше всех виноват во всем…
— Кто?
— Я, сынок.
— Ты? — изумился Сережа, приподнимаясь на локте.
— Да, я, сынок. И Лизу проглядел… И в Степане не разобрался…
— Ну, при чем же тут ты, пап? — искренне воскликнул Сережа. — У тебя нет ведь рентгеновых лучей, чтобы всех людей насквозь просвечивать!
Отец приподнялся на локте, и Сережа не столько увидел в сумраке, сколько почувствовал, что отец внимательно смотрит на него.
— Это ты здорово сказал про рентгеновы лучи, сынок! А знаешь, что я тебе скажу? У каждого советского человека должны быть такие лучи!
— Это как?
— А вот так… Подумай сам. А теперь давай спать. У тебя-то, правда, завтра выходной, но у меня ответственный рейс: я возвратился на электровоз и веду утром из Ростова скорый «Тбилиси-Москва»…
Какая-то буйная сила подбросила Сережу с кушетки. Он заплясал посреди комнаты, зажег свет, выскочил за дверь и завопил на всю квартиру:
— Девчонки! Бабушка! Вставайте! Папа возвратился на электровоз! Вставайте!
Понадобились некоторые усилия домашних, чтобы успокоить и уложить Сережу в постель.
…Подходит к концу рассказ о милом сердцу автора ростовчанине Сереже Назарове. Может статься, иной читатель скажет, что рассказ, собственно, шел не столько о Сереже, сколько о юных и взрослых людях, с которыми он встречался в течение прошедшего года. Но разве в жизни на самом деле бывает не так? Разве не приходится вам каждый день сталкиваться с десятками самых разных людей? Одни мелькают мимо вас и сразу забываются. Другие врезаются в память, потому что задели какую-то струну вашей души. И звенит потом эта струна долго-долго, пробуждая разные мысли и желания. Как хочется, чтобы они, эти мысли и желания, всегда были честными и чистыми и чтобы все люди старались быть «монтигомами»!
Утром Сережа стремительно бежал по ростовским улицам и переулкам. Потный и задыхающийся, он ворвался в квартиру своего давнего приятеля и хрипло закричал:
— Скорей, Валерка, скорей!
— Куда? — изумился Валерка.
— Бежим! Потом узнаешь…
Много дней Сережа ждал этого победного часа. Все было именно так, как рисовалось Сереже в его мечтах.
Приятели прибежали на вокзал, когда на пути уже стоял пришедший с юга скорый поезд «Тбилиси Москва». Но Валерка не обратил на вагоны этого поезда никакого внимания.
— Опять в Батайск поедем? — спросил он, вытирая ладонью мокрое лицо и тяжело дыша. — А где же паровоз…
— Пойдем, — сказал Сережа, пробиваясь сквозь толпу пассажиров к головному вагону.
И тут они увидели новенький, изумрудного цвета электровоз с яркой надписью на борту: «Вперед к коммунизму!» А в окне электровоза виднелось сосредоточенное лицо машиниста Константина Сергеевича Назарова.
Как гордился Сережа отцом в эту минуту!
— Понял? — сказал Сережа Валерке.
— Понял! — крикнул Валерка, зачарованно глядя на электровоз.
Поезд мягко, почти бесшумно тронулся. И когда мимо них проскользнул последний вагон, Сережа вздохнул и твердо сказал:
— Я буду машинистом, Валерка.
— И я, — не менее твердо сказал Валерка.
СЕВЕРНОЕ ЛЕТО
I
Если вы никогда не плавали на обласе, вам не понять удивительного чувства невесомости, которое испытывает человек на этом крохотном суденышке. Течение сразу подхватывает вас и несет с такой легкостью, словно облас не лодка, а потерянное птицей перышко. И право же, вы некоторое время чувствуете себя не человеком, а комаром, опустившимся на это перышко.
Впрочем, комар на перышке чувствует себя, наверное, уверенней, чем человек, впервые севший в облас. Одно неловкое движение, и ваше суденышко запляшет под вами так, будто вы сидите не в лодке,
