Довольный Жозеф рассыпался в благодарностях.
— Придется мне всерьез взяться за английский, если я хочу прочесть эту книжку.
— Я помогу вам, — пообещал Виктор. — Первая глава называется «Суть дедуктивного метода Холмса».
— Будто специально для нас написано, мсье Легри, я прямо сгораю от нетерпения. А что вы скажете, если я отправлюсь в ломбард и порасспрошу там, а потом все расскажу вам про этого Шарманса?
— У вас на это уйдет весь остаток дня, а мне тут крутись как белка в колесе.
— Ну, мсье Виктор, ну, пожалуйста, я ведь первый раз отпрашиваюсь…
— Хорошо, Шерлок Пиньо, отправляйтесь. А потом предоставите мне полнейший отчет.
* * *
Жозеф велел кучеру остановиться у здания Национальных архивов Франции, выскочил из экипажа и, чуть было не сбив с ног старушку с большими корзинами, выслушал поток брани. «Может, автор записки имел в виду не главный ломбард, а какое-нибудь из его многочисленных отделений?» — промелькнуло у него в голове, но он решил придерживаться первоначального плана — на улицу Регар или на улицу Серван он всегда сходить успеет.
Он перешел улицу Фран-Буржуа и без всякого воодушевления зашел в помещение муниципального ломбарда. На него нахлынули воспоминания детства. Эфросинья Пиньо оглядывается вокруг, одной рукой сжимая узелок с бельем, а второй держа за руку белокурого мальчика. После смерти мужа она осталась совсем без средств. Она долго не может решиться подойти к окошечку, застыв посреди зала, словно статуя. Она никогда не искала ничьей помощи, но теперь вынуждена заложить свое скудное имущество. Маленький Жожо поднимает голову и говорит: «Мама, давай продадим эти простыни, они такие колючие!» В тот день они вышли из здания, став богаче на сотню су, и потом не раз приходили сюда.
Жозеф увидел женщину в трауре, которая с трудом тащила огромные каминные часы, которые вдруг ни с того ни с сего заиграли мелодию из Моцарта. Здесь было множество людей — кто с ивовой корзиной, кто с керосиновой лампой, кто с вазочкой для варенья. Они надеялись выручить хоть несколько монет, чтобы расплатиться по долгам или просто купить кусок хлеба, и принесли сюда рабочие инструменты, бесполезные, но милые сердцу безделушки, постельное белье или жалкую одежонку. В другом конце зала принимали в залог матрасы, их сразу же уносили на дезинфекцию. Чуть дальше располагалась витрина с украшениями.
Жозеф занял очередь за той самой старушкой, которая его только что обругала. В корзинах у нее были тарелки и бокалы. Кто-то тронул его за плечо. Жозеф обернулся.
— Как вы думаете, — робко спросил студент в форменной тужурке, показывая вазу с отколотым краем, — можно выручить за нее хоть что-нибудь?
Ему ответил высокий человек с желчным лицом:
— Даже и не мечтай! Это я тебе говорю. А я в свое время приторговывал на бульварах, меня даже императором прозвали — у меня язык хорошо подвешен, и я в два счета любой товар сбыть мог, а еще держал ухо востро и вовремя уносил ноги.
— И что, вас в конце концов свергли? — спросил Жожо.
— Да уж, удача от меня отвернулась. Если дожил до седых волос и не скопил денег, остается либо в ящик сыграть, либо хлопотать себе пенсию. А за его вазу тут ничего не дадут.
— Но это же севрский фарфор, — не унимался студент.
— Ага, но в таком состоянии это просто барахло. Здесь вам не благотворительное общество, им нужна прибыль. Знаете, сколько у них оценщиков?
Жозеф и студент дружно покачали головами.
— Восемь! И если беднякам вроде нас с вами не удается выкупить свои вещи, их пускают с молотка. Потому и дают нам самую низкую цену. Да они и за «Джоконду» не дали бы больше сотни су. Что уж говорить о твоей вазе…
— Но я же вам говорю: это настоящий севрский фарфор!
— Сам увидишь. Столовое серебро и золотые безделушки они оценивают на вес и оплачивают только четыре пятых. А за остальное хорошо если треть настоящей цены дадут. Вот я часы принес и знаю, что могу с ними распрощаться!
— Но должен же быть способ не довести дело до аукциона, — сказал Жозеф.
— Ну да! Даешь расписку и платишь проценты по ссуде. Переплачиваешь за собственную вещь раз в десять-пятнадцать.
Студент мрачно поплелся к выходу, но Жозеф окликнул его:
— Я бы на вашем месте попытал счастья. Здесь, конечно, обдираловка, но, как говорит мой хозяин, пустая квартира лучше, чем пустой желудок.
Ободренный студент вернулся в очередь. У соседнего окошка подошла очередь дамы с каминными часами. Оценщик внимательно осмотрел их и сухо объявил, что даст десять франков. Вдова возмущенно воскликнула, что ее дед с бабкой отдали за это чудо целое состояние, а ей срочно нужно расплатиться с булочником и мясником, которые больше не желают отпускать товар в долг. Человек за стойкой равнодушно перевел взгляд на следующую клиентку — улыбчивую девушку, которая принесла закладывать мужской костюм.
— Брат обзавелся таким брюхом, что костюм на него все равно не лезет. Сколько я за него получу?
Тут вдова оттолкнула девушку и сдала свои часы в обмен на две монетки по пять франков.
— Сущий грабеж, — всхлипнула она.
— Зря вы так, — возразил оценщик. — Я всего лишь делаю свою работу.
— Хорошая работа — на людском горе наживаться! — с горечью сказала вдова.
— Ну, молодые люди, поняли теперь, что и как? — пробурчал старый торговец.
Наконец подошла очередь Жозефа.
— Что у вас? — ворчливо спросил его неприветливый субъект, не поднимая головы.
— Здравствуйте, мсье. Если я вам скажу: «Шарманса», что вы мне ответите?
— Что мне неизвестен предмет под таким названием.
— Так зовут брата моей матушки, мне сказали, что он служит здесь.
— Шарманса ваш дядя?! — удивился оценщик.
— Ну да, мой дядя работает у «моей тетушки», — попытался сострить Жозеф. — Меня зовут Гастон Молина. Так дядя здесь?
Оценщик окинул Жозефа пристальным взглядом.
— Минуту, — сказал он угрюмо. — Сейчас выясню.
Минута затянулась, и очередь стала недовольно ворчать, но тут оценщик вернулся.
— Он сейчас занят на складе.
— Послушайте, это очень срочно, вопрос жизни и смерти, мне бы только пару слов ему шепнуть, пожалуйста, позовите его…
По стойке к оценщику покатилась монетка. Тот сунул ее в карман и снова ушел. Жозеф тут же отошел в сторону и, усевшись неподалеку на лавку, развернул свежий номер «Пасс-парту». Ворчливый оценщик вернулся в сопровождении лысого пузатого коротышки с густой бородой, одетого в серую блузу.
— Значит, вот как выглядит Шарманса, — пробормотал Жозеф, прячась за газетой. — Ну и рожа!
Обнаружив, что «племянника» нет на месте, оценщик поскреб в затылке и пожал плечами. Шарманса, близоруко щуря выпуклые, как у жабы, глаза, оглядел очередь, резко развернулся и скрылся в подсобном помещении.
