и, все так же молча, направился в чащу. Задняя лапа безжизненно волочилась за ним. Всполохи пожара освещали ему путь. Девушка продолжала неотрывно следить за удаляющимся Вестником, пока того не окутала тьма. Жуткая усталость навалилась на Арчиту. Она больше не могла противиться ей. Даже вероятность сгореть в пламени лесного пожара не смогла напугать ее. Глаза закрылись сами собой. Единственное, о чем Арчита жалела, это то, что Вестник не остался рядом с ней…
***
— Она очнулась!
Арчита осторожно подняла веки. Глаза слезились, однако сквозь завесу она смогла разглядеть лицо, склонившееся над ней. Моргнув несколько раз, девушка увидела густые темные брови и хмурящееся лицо. Виски, тронутые сединой. Белое одеяние, опоясанное кожаным ремнем. Она узнала его. Суприри. Староста общины. Он с тревогой смотрел на жрицу сверху вниз.
— Что… — начала Арчита и попыталась встать, но тот быстро уложил ее обратно.
— Не двигайся, у тебя нога сломана.
— Нога?
Только сейчас она заметила, что лежит в низкой траве. На той самой поляне, где Унташ велел провести обряд.
Арчита быстро перевела взор на Суприри.
— Куда вы делись? — хрипло молвила она.
Теперь настал его черед изумляться:
— Куда мы делись?
— Да. Вы все исчезли…
— У тебя жар, — вновь прервал он, — перелом серьезный. Лежи, пока не наложим повязку и крепление. Здорово же он тебя… но ты молодец… Арчита.
Жрица продолжала лежать, ничего не понимая. Она устремила свой взор в небо. Сейчас на нем не было ни облачка. Теплые лучи солнца приятно согревали кожу своим теплом. Где-то в лесу пели птицы. Однако чем дольше девушка бодрствовала, тем сильнее становилась боль в правой ноге. Она почувствовала, как руки Суприри осторожно ощупывают ступню.
— Надо приложить кору и закрепить… — бормотал он под нос, — потом как-то до деревни доползти… быки-то разбежались…
— Быки разбежались? — переспросила она.
— Угу, — буркнул староста, — как ошпаренные неслись. И воины вслед за ними.
Девушка похолодела вспоминая, как убегала от огненного чудовища через чащу. Она невольно поднесла одну из ладоней к лицу. Странно, но заноз и хвойных иголок не было…
— От… от чего?
— Буря разыгралась. Все деревья повалила.
Суприри замолчал, прикладывая к ноге жрицы древесную кору. Только сейчас Арчита осознала, что ниже колена все горит, будто пламенем объятое. Прикосновение прохладной корки принесло облегчение.
— Почему ты остался?
Суприри покосился на жрицу, а затем вернулся к обработке раны:
— Я сразу понял, что с тобой что-то не то. Еще у дома старейшины. И то, как он звал тебя.
— Но почему ты не помог мне?! — вскинулась она, привставая на локтях.
Только сейчас Арчита обнаружила, что вокруг поляны валяются десятки деревьев, обрушенных неведомой силой. Повсюду виднелись сломанные сучья и ветви.
— А как? — буркнул Суприри. — Накинуться на воинов с голыми руками?
— Почему они слушались Унташа? Неужели не видно, что он безумен?!
— Ты это у Атта-Ури спроси, — бросил староста, — он своего сына знает лучше, чем я.
Суприри кивком указал в сторону и вернулся к перевязке. Девушка проследила за жестом и увидела старца. Он сидел на траве, положив тощие руки на колени. Стеклянным взором Атта-Ури смотрел на распростертое рядом тело Унташа. На пурпурном одеянии старейшины виднелись бурые пятна.
— Он мертв? — прошептала жрица.
— А ты разве не помнишь? — буркнул Суприри.
— Не помню… что?
— Ты убила его.
— Я?!
Жрица обернулась к старосте и во все глаза уставилась на него.
Тот кивнул:
— Вогнала кинжал ему в подбородок, — и, выждав паузу, добавил, — хороший удар.
Девушка громко сглотнула. Она вспомнила длинный и окровавленный рог Вестника. Как он припадал на заднюю лапу… Жрица невольно скосила взор на правую ногу. Ступня сильно распухла и покрылась отеком. Но кость вроде не торчала.
— Как все случилось?
Суприри вздохнул и наложил еще кусочек коры.
— Ты встала и начала кричать, мол, это земли богов и они прогневаются, если посягнуть на них, — он окинул взглядом поляну, будто искал чего, — Унташ схватил тебя за горло и начал душить. Не знаю, чего он хотел добиться, но… в общем, налетела буря. Она валила лес, как труху. Воины обратились в бегство. И тот жирный торгаш вместе с ними. Первым наутек бросился, — в голосе старосты засквозило презрение.
Жрица с опаской покосилась на вход в пещеру. Грот по-прежнему зиял, подобно разинутой пасти огромного чудовища. Только теперь возле него не валялись острые камни, напоминавшие огромные зубы. Вспомнив змееподобную тварь с желтыми глазами без зрачков и громкое стрекотание, девушка невольно вздрогнула.
Суприри заметил это, но подумал о другом:
— Больно?
— Н-нет, — ответила она, — а больше ничего не было?
Староста хмыкнул:
— А этого мало что ли? — а затем спросил, глядя в глаза. — Что сказали боги?
Арчита закусила губу и вновь бросила взгляд на пещеру. Сейчас она не чувствовала той угрозы, что исходила ранее. Не слышала завлекающего шепота. Но непонятное чутье подсказывало — зло этого место никуда не исчезло. Оно просто затаилось, выжидая своего часа. Жрица ощущала нутром. Тишина и покой были обманчивы.
— Нет там прохода смертным, — она обернулась к старосте, — никто не должен ходить туда.
Суприри хмуро кивнул:
— Так и думал. Воля богов стала уже ясна, когда буря налетела. Но я должен был спросить.
— Ваши жрецы… они убиты Унташом.
Суприри тяжко вздохнул и вновь обвел поляну рассеянным взглядом:
— Да… мы догадывались, но ничего не могли поделать. Воины хорошо охраняли старейшину.
— Но почему?
— Я же сказал, — буркнул он, — пусть его отец расскажет, а я… — староста поднялся, — должен поискать, чем закрепить кору… и как доставить тебя в селение.
Суприри направился к одному из поваленных деревьев, явно собираясь наломать веток для крепления.
Арчита же вновь посмотрела на старца. Атта-Ури продолжал сидеть возле тела своего сына. Взор смотрителя оставался все таким же остекленевшим. Он словно был далеко от этого места. Девушке не хотелось тревожить несчастного в сей момент, но она должна знать. Должна знать все, чтобы наконец узреть в полной мере то, что здесь происходит.
— Атта-Ури, — тихо позвала жрица.
Тот не ответил и по-прежнему отрешенно смотрел на труп старейшины.
— Атта-Ури!
Старец вздрогнул и наконец перевел взгляд на нее. Остекленение медленно спало, и девушка увидела в старческих глазах безграничную горечь и печаль. Сердце ее екнуло от жалости.
Губы смотрителя разошлись в знакомой улыбке. Только теперь она лишь подчеркивала несчастную судьбу этого человека.
— Да, юная жрица?
— Расскажи мне все.
Улыбка стала шире и печальнее:
— Разве имеет смысл сказ мой после того, что свершилось?
Девушка кивнула:
— Я должна знать все.
— Что ж, как смею я противиться тебе?
Атта-Ури вздохнул
