смотрела на небо. Слова Горана о Черной луне не могли не зацепить. Меня переполняла смесь любопытства и волнения, и вряд ли бы я смогла точно сказать, каких ощущений было больше.
Поначалу казалось, что это такая же ночь, как и предыдущие, которые мне уже пришлось увидеть здесь. Такое же мрачное небо, затянутое облаками, пропитанный прохладой и сыростью воздух, сгущающиеся деревья. Вот только вскоре ставшая различимой над головой луна была не просто черной, как я ожидала. Поначалу вообще ничего не было видно, кроме сизых туч, но потом я рассмотрела, что они не только застилают небо: сложились в единое полотно, словно стянутое кривыми, неаккуратными стежками. Это покрывало нависало совсем низко над землей, как будто даже цепляя верхушки деревьев. И когда те колыхались от ветра, раздавался какой-то странный, скрипучий шелест, от которого по телу бежали мурашки. Мне не то что было страшно, но ощущения я испытывала явно не из приятных.
— А где же сама луна? — рискнула спросить Горана, не потому что в самом деле жаждала ее разглядеть, скорее, чтобы сгладить гнетущее молчание между нами.
Он не успел ответить: очередной порыв ветра тряхнул застывший над головой шатер, и в клубах облаков я рассмотрела зловещий узор. Не то ухмылку на огромном бесформенном лице, не то письмена, призванные наводить страх на всех, кто их видит. С каждой минутой становилось все темнее, а линии на небе, наоборот, набирали красок, делаясь ярче и выразительнее. И страшнее. Теперь мне стало казаться, что я и впрямь вижу, как кто-то там, наверно, глумится над нами. Или надо мной. Видит переживания, сомнения, бесчисленные вопросы. Горан сказал, что в эту ночь исполняются желания? Теперь в такое верилось с трудом. Разве что подобные желания были бы направлены тоже на что-то страшное. Ничего доброго почему-то не приходило на ум, я и представить не могла, что подобная жуткая атмосфера может стать для кого-то возможностью исполнить сокровенное.
Да и не было никаких других желаний, кроме как убраться поскорее с пустынной улицы. Я вообще не понимала уже, куда и зачем мы идем, дорога никак не заканчивалась, людей встречалось все меньше, и с трудом представлялось, что в такой мрачной атмосфере где-то еще может работать какая-то там пекарня. Старик, который ждал Горана, неужели и вправду готовил так хорошо, что к нему приходили даже в такое время?
Помимо воли дыхание участилось, и я ускорила шаг. Догнала идущего впереди мужчину и, быстрее, чем смогла осознать, что именно делаю, вцепилась в его руку чуть выше локтя.
Горан мгновенно замедлил шаг, переводя на меня взгляд и заставляя поежиться. Но напрасно я ждала упрека или насмешки, он лишь угрюмо кивнул, будто в моем поступке не было ничего необычного и неожиданного для него. А потом удивил сам, накрывая мою дрожащую ладонь своею. Потянул руку вниз, слегка сжимая, переплел наши пальцы. И так двинулся дальше, уже не отпуская.
А я… я забыла, как дышать. Вроде ничего не поменялось в окружающем мире, но, коснувшись меня, Горан будто передал часть своей энергии и силы. Мне как будто теплее стало. Так бывало в детстве, когда я пряталась от проблем на коленях у отца, прижимаясь к его груди. Можно было закрыть глаза — и забыть обо всем. Мужчина не сказал ни слова, но исходящий от его руки жар распространился по всему телу. Я все больше доверяла этому человеку — единственному в целом мире. Послушно шла за ним, ни о чем не спрашивая. И наверно, сделала бы все, что он захотел. Если бы он этого потребовал.
Перед пекарней старика Ромлана мы оказались слишком неожиданно. В сгустившейся темноте я уже почти ничего не могла рассмотреть, а на небо старалась больше не смотреть. Небольшой бревенчатый домик вырос перед глазами как будто из ниоткуда. В глазах защипало от яркого света свечей в приоткрытом окне. Горан потянул ручку массивной двери, и она заскрипела, отворяясь, а в воздухе разлился звон колокольчика. И этот звук, вроде бы совершенно обычный, почему-то больно царапнул изнутри, от чего захотелось оказаться к мужчине еще ближе. А лучше — прижаться тесно-тесно и зажмуриться, чтобы не видеть и не слышать ничего вокруг.
Он остановился на пороге, заглядывая мне в глаза. Словно почувствовал мое состояние.
— Все будет хорошо. Просто не отходи от меня ни на шаг. Я разберусь с Ромланом — и отправимся домой.
Домой… Впервые за все проведенное здесь время, услышав это слово, я подумала не о родном городе. Не о доме, в котором выросла, и даже не о той квартире, которую сняла у Алисы и откуда все началось. Я захотела оказаться в ЕГО доме. В затерянной в лесу маленькой хижине, куда не проник бы никто чужой. Ни зверь, ни человек. И где мы могли бы остаться вдвоем…
Осознание этого накрыло так резко, что меня качнуло от волнения, и, если бы не сильные руки, тотчас вцепившиеся в плечи, наверняка упала бы. Горан нахмурился, еще более пристально всматриваясь в мое лицо. Притянул к себе почти вплотную, стискивая до боли.
— Что случилось? — я даже не поняла, задал ли он этот вопрос вслух, или прочла его в каждой черточке напряженного лица.
Если бы только знала, что ответить… Я не понимала, что происходит, лишь чувствовала что-то странное. Разлитую в воздухе тревогу, какую-то опасность, которая, кажется, подстерегала нас. Или меня? Но как можно объяснить то, на что нет ответа?
— Я хочу домой, — шевельнула губами, отвечая тихо-тихо, так, чтобы не мог услышать больше никто. — К тебе домой, Горан. Уведи меня туда, скорее!
Его глаза потемнели. Стали чернее той ночи, что осталась за нашими спинами, но в отличие от нее, не пугали, а притягивали. Сильнее, чем что-либо когда-то в моей жизни. И, кажется, я внезапно поняла, какое желание готова загадать в эту ночь. Если они и вправду сегодня сбываются, то просто не могла упустить такой шанс.
Глава 40
Мы все же вошли в пекарню. Несмотря на переполняющее меня волнение, я не могла не признать, что Горан должен выполнить свою работу, на которую потратил столько сил. Тем более, что он обещал мне безопасность. Рядом с ним
