я сделал для человечества! – Я смачно плюнул в сторону. – Между прочим, я тоже не пустой звук для общества. Я приношу женщинам радость. Так вот этого мне вполне достаточно, чтобы тихо так по течению плыть.
– Но это лодка без вёсел, Макс. Такая жизнь только в романах заманчива. В реальности было бы неплохо, чтобы в мозгах что-то копилось.
Я резко остановился. Это уже не отец Адам и сын его Макс. Через белобрысого, как через чёртов какой-то передатчик, ко мне обращался мой настоящий отец, а я всегда в такие подлейшие моменты, как назло, обезоруженным оказываюсь. Я сорвался.
– Знаете, девочки, ступайте плести косички друг другу! Я, пожалуй, останусь.
Адам повернулся. В круглые его очки врезались капли, и глаз этих, ржавых и умных, слава богу, не было видно. Во мне вскипал Везувий.
– Не глупи. Министр вот-вот прибудет.
– А у меня тут одна койка не сломанная. Так что адьос! Да, Джо, дружище! – орал я сквозь нити дождя, отдаляясь, разбухая от злости. – Знай только, что у Шивон цветы на душе зацветут не раньше, чем в твоих штанах новый Шварцвальд отрастёт! Хватай вёсла и набирайся терпения, друг! Желаю удачи!
Глава 17
Итонский беспорядок[67]
Я ускорил шаг в сторону деревни, поднял ворот пиджака.
– Педики! – злобно буркнул себе под нос.
Пока я ещё не придумал, куда себя деть. А деваться было необходимо. Мои фланелевые брюки уже промокли насквозь, из светло-бежевых превратились в грязно-коричневые. Они теперь противно липли к ногам, а в ботинках чавкала вода. Я весь казался себе мокрой тряпкой.
Пусть себе думает, что хочет. Мне всё равно. Меня Адам в роли отца достал уже до самых печёнок.
Нужно было к павильону двигаться, а меня в другую сторону тянуло. Даже мысли об отчислении не колебали моей решимости слинять с этого дурацкого представления для министра. Что подведу других, что это – свинство, я понимал, но понимал и то, что до меня сейчас никому дела нет.
Пройдя пару кривеньких улочек, я остановился под небольшой маркизой в красно-белую полоску. Пошарил в кармане. Там всё промокло, только мелочь в пару пенсов оставалась невредимой. Я сунул сигареты и павлинов обратно и неслышно проклял себя и весь этот Роданфорд с его погодой.
Да, «Ибис» пульмановский повыносливее, чем я, оказался.
По Хай-стрит проехал фургончик, окатив меня волной из лужи.
Чего тебе нужно? Какого чёрта ты страдаешь?
А чего не страдать-то, если всё, чего в жизни стою, это чаевые, сунутые мне в портки.
Ещё не поздно себе пинок отвесить и пойти учиться.
Чтобы моё тесто зачерствело? Это уже с отцом приключилось. Такие, как Джо, пускай учатся, те, из кого людей не вышло при появлении на свет. А я уж лучше танцевать буду.
Я вытер лицо ладонью и словно стёр с себя эту липкую минуту слабости.
По серому небосводу пробежала голубая трещина, прогремело, как по ушам съездили. Этот грозовой выстрел будто сорвал с меня броню, обнажил мои нервы. Иначе объяснить не могу, как я почувствовал спиной этот пристальный взгляд.
Я мигом глянул через плечо. И во мне что-то растаяло, размером с большую глыбу, и растеклось по внутренним водотокам тёплыми ручьями. Уж не знаю, как ещё описать. Словом, жить захотелось, даже уголки рта дёрнулись, приподнялись, пытаясь изобразить улыбку.
Моё внимание привлёк ящик с сиреневой пеларгонией, украшавший подоконник витринного окна. За стеклом, словно выбившийся из цветов дикий стебель, стояла моя Джульетта в простом зелёном платье, поверх которого был надет белый фартук. Я неспешно повернулся и подошёл к окну. Джульетта отрешённо взирала сквозь меня, прямые плечи немного выдавались вперёд, изящные длинные руки с какой-то покорностью сплелись на груди. За плечами Джульетты был прилавок с конфетами.
Я довольно осклабился и толкнул дверь. Надо мной звякнул колокольчик. Тело вмиг отпустил влажный озноб, чувство расслабленности прильнуло вместе со сладкими запахами ванили и молочного шоколада.
Я мотнул головой, стряхнув капли с чёлки.
– Так вот где ты обитаешь?
Она окинула меня спокойным взглядом. В спелых губах притаилась лёгкая улыбка. Смоляные волосы, которые я после танцев распускал в шёлковые пряди, были скромно убраны в узел на затылке.
– Можно подумать, ты меня искал, – сказала она, как и тогда, холодно.
Я продолжал скалиться.
– Может, и искал, тебе об этом знать необязательно.
Она прикрыла глаза.
– Я в любом случае не впустила бы тебя даже на порог.
– Поэтому я терпеливо выждал время. – Я снял с плеча рюкзак и шлёпнул его у выхода. – Время, за которое ты поняла, что без меня не можешь.
Джульетта усмехнулась, отведя взгляд.
Я потёр ладони.
– Итак, мисс Гринджер, какие сладости вы мне порекомендуете?
– Для начала, мистер Гарфилд, я не мисс Гринджер. Миссис Гринджер – моя хозяйка.
Она прошла за прилавок, выглядывая теперь из-за приторно пахнущих пирамидок фаджа и пастилы из кукурузного сиропа. В неярком освещении краски вокруг повыцвели. Гладкая кожа рук, точёных скул и худой шеи с ложбинкой казалась ещё более бледной, по-настоящему фарфоровой. Виски в насторожённых глазах превратилось в коньяк крепкой выдержки.
– Во-вторых, я бы порекомендовала тебе отправиться в свою комнату и переодеться, пока хворь в лёгкие не вцепилась.
– Я бы, пожалуй, чего-нибудь горячего выпил. Чаю с молоком, например.
Её брови дрогнули и готовы были сомкнуться.
– Ты пожаловал, как чёрт из табакерки. А затем скрылся в ночи и тумане.
– Я вообще весь окутан тайной, – ухмыльнулся я. – Брось, ты же не выгонишь клиента!
Она окинула меня надменным взглядом. Потом повернулась к небольшой плите и принялась как ни в чём не бывало хлопотать с чаем.
– С вас шиллинг, – говорила со мной гибкая спина, обтянутая зелёным хлопком.
Длинная шея была полностью обнажена, на пятом позвонке подрагивали фартучные тесёмки, завязанные в бант.
– Сию минуту.
Я прошёл к рюкзаку, производя вымокшими туфлями неприличные звуки, и наклонился под видом поиска денег. На самом деле я подошёл к двери, чтобы повернуть табличку на «Закрыто».
– Не
