вариант мы ни разу всерьёз не обсуждали. Чтобы делать это правильно, это должно стать профессией, а в качестве профессии, со всеми вытекающими мутными, случайными и двусмысленными связями — ну её к чёрту.
Мы с Джоди прожили вместе еще несколько дней, до того самого момента, который оба предвидели, когда мы разошлись на Шеридан-Сквер. Она вернулась в жилище к Пэт, а я… Я не помню.
Джоди двинула в бар. Мо, Трикси в кататоническом состоянии под колёсами, Саша — русский из белых, в сиську пьяный, вот-вот разревётся. Этих избегай.
— Джоди! — миниатюрная тётка под полтинник с каштановыми волосами высунулась из-за двух мужиков, сидящих за задним столиком. Это была Эдна.
Джоди неуверенно ей кивнула.
— Интересно, как у неё с лаве? — шепнула она мне.
Я покачал головой.
Женщина, жестикулируя пальцами, сделала знак. Он мог значить чего угодно. Джоди мотнула башкой, показывая, что она не понимает, а когда Эдна принялась жестикулировать с удвоенной энергией, Джоди развернулась, резко дёрнув головой.
— Пошли отсюда. — сказала она.
На улице мы помялись под моросящим дождём.
Мы пересекли авеню и заглянули в драгстор, где продавали книги в бумажных обложках.
— Нам бабок надо нарыть! — яростно зашептала Джоди, увидев, что я собрался посмотреть книжки.
— Разумеется, — ответил я. — но пока не знаю, как.
— Должен же быть кто-то…
— Во! Жди здесь, — велел я.
Алан Данн, мой знакомый по Парижу, к тому же кое-чем мне обязанный, как раз зашел в магазин. Ура. Я знал, он обязательно даст мне денег в долг.
— Привет, Алан.
— Здорово, Джо! Рад видеть, братан! Слышал, что ты здесь, всё старался разыскать. На днях встретил Мойру, сказала, ты работаешь на реке. Много понаписал?
— Порядочно, — небрежно сказал я. Но я слишком хорошо знал Данна, чтоб чувствовать необходимость ему напоминать.
Я расцвёл при этой мысли и попросил:
— Слушай, Алан, мне сейчас, сегодня вечером, деньги нужны…
— Конечно, Джо… тебе сколько?
— Двадцать долларов хватит.
Он уже успел вынуть бумажник. Вручил мне две десятки.
— Может кофе выпьем? — предложил он, когда я забрал деньги.
— Давай, — согласился я. — И спасибо за бабки, Алан. Очень тебе благодарен.
— Нормально, старик, всегда рад, — отвечал он.
— Подожди минутку, — проговорил я. Подошел к Джоди:
— Встречаемся минут через пятнадцать в «Джиме Муре».
Посмотри, может чего получиться взять.
— Сколько?
— Смотря что. У меня двадцатка.
Она расплылась в блаженной улыбке:
— Можно заскочить к Лу. Прямо сейчас ему звякну.
— Хорошо. Пока, — я вернулся к Алану, уже сидевшему за стойкой.
— Что за девчонка? — поинтересовался он, когда я опустился на стул рядом с ним.
— Джоди зовут.
— У неё красивые глаза. Но вид потрёпанный. Ты с ней живешь?
— Нет. Было дело, думал, что было бы здорово влюбиться в неё. Но не срослось. Всё равно, что любить Гонерилью. — я отхлебнул кофе. — Ты когда вернулся?
— Всего неделю назад.
Я был рад встретить его. Мне нравилось разговаривать о Франции. Вскоре мы стали смеяться над тем, что в Париже L’Histoire d’O[29] запретили и одновременно дали литературную премию. В Париже упадок литературной цензуры — это война, которую вменяемые люди развернули против векового идиотизма.
— Рад был увидеть, Джо!
— Я тоже, Алан! Где ты остановился?
Он дал мне адрес.
— Ты слышал о своем арабском приятеле… как там его звать?
— Мидху, — сказал я. Мы возили Алана на автобусе в Обервиль, где знали один испанский квартальчик. Незаметное такое местечко среди испанских трущоб Парижа, около канала. Именно здесь селились те, кто не был поэтом, перемахнув через Пиренеи после Испанской гражданской войны.
Мидху был отчаянным курильщиком гашиша, трубадуром, парижским алжирцем из тех, кто ест руками. Усевшись на полу в позу лотоса, мексиканские усы подчеркивали его насмешливо кривящиеся губы, он воздевал сцепленные руки и вещал о плоти. Тяжелые брови, покатый лоб, маленькие заостренные уши, чёрные глаза хищной птицы. Иностранные слова, выплёвываемые сквозь сжатые зубы, лапа оборачивается кулаком, становится ножом, становится ладонью.
— Да, слыхал, он уехал в Алжир, — ответил Алан.
— Он раз прислал мне открытку, — сказал я. — Но мне рассказывали, у него теперь пол-лица нету после того, как он в Алжире вписался на грузовике в кирпичную стенку. Это был полицейский пропускной путь на трассе. Не знаю, может он гашиш вёз, может, оружие.
— Бедняга, — посочувствовал Алан, — С ним сейчас всё нормально?
— Насколько мне известно, нормально. Я слышал, что он ненадолго возвращался в Париж и был такой же, как всегда. Помнишь его гитару?
Мы бурно общались, когда снова появилась Джоди.
— Ты идёшь, Джо?
— Конечно. Это Алан Данн… Джоди Манн.
Джоди кивнула, Алан ей улыбнулся.
— Не буду задерживать, — произнес Алан, поднимаясь.
— Да, Джо, пошли, — заторопила Джоди.
— Я тебе позвоню, — пообещал я ему.
— И закончи книгу, — попросил он.
Едва мы вышли на улицу, Джоди сказала:
— Ты чего так долго?
— Отъебись, — ответил я.
— Лу ждёт, — начала возникать она.
— Слышала, что он мне сказал?
— Нет. Кто? Лу?
— Нет, не Лу. Парень, которого мы ограбили.
— А, этот? Нет. И чего?
— Он мне сказал: «Допиши эту книгу».
— Какую? — уточнила Джоди.
— Да хоть какую! — воскликнул я.
— Ага!
— По типу это мой уебищный raison d’etre[30]!
— Твой чего?
— В том смысле, что я не стал ему говорить: «Всё, проехали, разве нет?»
— Да, чувак, он что-то дуплил! Лу просил побыстрее.
— Что случилось? — с раздражением спросил я.
— Фэй взялась сгонять. Будет как раз на месте, когда и мы подтянемся.
— А кто спонсор?
— Лу, он скинул за нас десятку.
На десять баксов нам досталось не особо много. Лу высыпал это дело на зеркало, и когда мы подошли, с помощью лезвия делил. Там были Фэй, Гарриет, жена Лу, которая готовила соску для малыша, вечный паразит Вилли, превращавшийся, при условии, что вы взяли его на хвост, в образец благодушия. Ему было тридцать пять, плохие коричневые зубы и очки с толстыми стеклами, Лу, Джоди и я. Почти сразу объявились Джео с Моной. Его красная разгоряченная физиономия пылала над белым воротничком. С Моной он всё время носил белый воротничок. У неё была шляпа и химия на волосах, отчего она смотрелась незамужней тетушкой рядом с Фэй, снявшей шубу и закатывающей рукав бесформенного зелёного платья. Гарриет с косичками, как крысиные хвостики, одетая в неизменную рубашку с джинсами, одной рукой нянчила младенца. Выходя вместе с Моной, Джео напустил на себя ехидно-ханжеский вид, дававший нам понять, что он в курсе, она несколько толстовата, плюс эта её свежая завивка и шляпа, в которой она ходит по улице. Её наличие он объяснил тем, что у
