дыбом.
Мне чудится, точно он рычит: “Моя, моя, моя…”
На своем языке.
Иногда он называл меня так.
— Марат, — выпаливаю, наконец, сама не понимаю, как мне удается заговорить и сбросить оцепенение хотя бы частично. — Марат, пожалуйста, отпусти.
Он разворачивает меня лицом к себе. Сдавливает плечи так, что кажется, кости способен переломать. Смотрит на мои губы.
— Марат, — повторяю сдавленно. — Пожалуйста, Марат.
Я говорю еще. Сама толком не осознаю, что именно. На разный лад прошу отпустить. Меня прорывает, и я уже не могу остановиться. Повторяю слова точно заклинания.
Надеюсь на чудо. Но ничего не происходит.
Я смотрю в его глаза и все отчетливее понимаю, он ни черта не слышит. Его взгляд никак не меняется.
Не знаю, что это. Безумие? Такое чувство, будто здесь со мной только оболочка. Сам он очень далеко. Или это уже я схожу с ума?
Меня колотит от гремучей смеси эмоций.
Жесткая хватка разжимается. Крупные ладони отпускают мои плечи, но выдохнуть не успеваю. Уже в следующую секунду Марат берется за верх моего платья и раздирает. Материя больно впивается в тело, царапает кожу. Треск ткани оглушает.
Господи. Боже мой.
Я бросаюсь прочь от него. Выбираю худший из всех вероятных вариантов, но другой для меня и невозможен.
Бегу так быстро, что пол под ногами не ощущаю. По пути толкаю раздвижную стойку с гантелями. Стараюсь хоть как-то выстроить преграды перед Маратом, помешать ему настигнуть меня.
Не оборачиваюсь. Не смотрю назад.
Нет смысла. Без того слышу его тяжелые шаги. Он преследует меня без лишней спешки. Уверенно. Методично.
Куда ему торопиться?
Впереди стена, поэтому пробую свернуть, но прямо передо мной с металлическим скрежетом выезжает здоровенный тренажер. Стоит мне рвануть в другую сторону возникает похожая преграда.
Марат загоняет меня в угол. Не представляю, как ему удается толкать такие тренажеры. Но теперь все пути отрезаны.
Позади стена. Впереди ОН.
Я оборачиваюсь назад, срываю первый попавшийся кинжал, изо всех сил стискиваю рукоять. Поворачиваюсь и вижу Марата.
Он рядом. Совсем близко.
Больше не скалится. Дышит так, что мне уже от этого становится жутко. В полумраке огромного зала окунаюсь в свой персональный ад.
Раньше я тоже пыталась его ранить. У меня даже получилось пустить ему кровь. Как раз перед тем как он окончательно уничтожил то, что еще оставалось от меня.
Он шагает вперед и перехватывает лезвие ладонью. На его дьявольски красивом лице не дергается ни один мускул. Он и на секунду не морщится.
Взгляд остается ледяным. Ноль эмоций.
Он вырывает нож из моей руки, и ему явно наплевать на то, как сильно лезвие рассекает его ладонь, задевает кисть. Он ничего не замечает. Нет реакции.
— Марат…
Холодное оружие отлетает прочь. Сталь бряцает ударяясь о каменный пол, звук пугающим эхом отбивается от стен.
— Марат!
Меня накрывает отчаяние.
Он подступает вплотную, а я ударяю его в живот. Туда, где еще до конца не зажила рана от моей пули.
Опять ничего. Понимаю, что мои кулаки нельзя сравнить с его, что он давно закален в боях, а торс у него точно из камня высечен, но черт возьми, хотя бы какую-то боль он должен чувствовать.
Нет. Ровно. Мой удар он вообще не замечает.
— Марат, — сглатываю. — Ты слышишь меня, Марат?!
Повторяю его имя раз за разом, но это никак не помогает.
Он срывает с меня остатки платья. Пачкает мое тело собственной кровью. Он хочет видеть меня голой перед собой.
Я озираюсь вокруг. Дергаюсь. Пробую вырваться, уклониться от его прикосновений, но ничего не получается.
Его движения жесткие и уверенные. Подавляющие. В них нет ни намека на нежность. Он не сдерживает силу. Просто хочет утолить жажду.
Истерика накрывает.
— Марат!
Я срываю голос. Закашливаюсь. Отшатываюсь от него. Вжимаюсь в стенку и вздрагиваю, когда ощущаю голой кожей острые стальные лезвия.
Но даже все эти проклятые сабли и ножи кажутся безопаснее зверя, который смотрит на меня из-под полуприкрытых век.
— Моя, — выпаливаю на его родном языке, лихорадочно повторяю: — Моя, моя, моя.
Не уверена, что правильно произношу слово. Плохо помню. Но вроде бы так.
Звучит непривычно, странно, ведь в его родном языке практически нет гласных звуков, зато множество согласных.
Знаю только пару слов. Но сейчас не могу ничего вспомнить.
“Моя” не помогает. Марат никак не откликается.
Отчаянно пытаюсь вырвать из памяти какую-нибудь фразу. В минуты страсти он часто переходил на родной язык. Я же знала, многое знала. Специально не учила. Но это автоматически отпечатывалось.
— Твоя! — вскрикиваю, когда его тяжелая ладонь опускается на мое плечо. — Я твоя, Марат. Твоя. Слышишь? Твоя Вика.
Вглядываюсь в его глаза, пытаюсь отыскать хотя бы какую-то перемену и не вижу ничего. Там только зияющая пустота. Ни единого отблеска света.
Еще секунда — и все.
Он возьмет меня силой. Будет рвать на куски. Как тогда. Нет, еще гораздо хуже. Он просто не остановится. Не прекратит. Убьет. Заставит захлебнуться кровью.
Я не знаю, как хватает сил и дальше смотреть в его глаза. Темные. Беспросветные. Совершенно чужие. Разве эти глаза я любила?
Думала, что любила.
Нет.
Проклятье.
Я ведь и правда любила его. Сумасшедшей, абсолютно безумной, больной любовью. Задыхалась от боли. И хотела до боли. Любила так, что дышать без него не могла.
А потом ничего не осталось. Сгорело. Выжженное пепелище в моей душе. Там ни для какого мужчины никогда не найдется места.
Но он там. До сих пор.
Мой пепел.
Я больше ничего не говорю, не делаю никаких попыток достучаться. Просто продолжаю и дальше смотреть в темноту.
А потом закрываю глаза. Зажмуриваюсь.
Наверное, у меня заканчиваются силы. Наверное, все это затянувшееся
