раздражения холодом рецепторов на коже или спазма верхних дыхательных путей. Или вследствие переохлаждения, без предварительной подготовки перед купанием. Иной раз достаточно плотно покушать и полезть купаться, чтобы утонуть.
– В костюме полном то есть полез? – подхватил Остапчук.
Однако медик гнул свое:
– Бывает такое при сильном опьянении.
– Хватит, – то ли приказал, то ли попросил обычно смирный Волин. На этот раз он был за старшего группы. – Поторопитесь. Сейчас он поплывет окончательно, не довезем.
– Нет так нет, – отозвался медик, – записывайте!
Симак говорил размеренно, четко и вроде бы по-русски, но все-таки слова, как в старой книге, цеплялись одно за другое.
– …одет в костюм, разрывов, надрезов, пятен не обнаружено… равномерно увлажненные, карманы пусты…
«Да, и у этого пусты карманы, часы на месте и крест на шее, – размышлял Сорокин, – второй труп за недолгое время, и снова все у него на месте, а в карманах ничего, кроме водорослей».
– …водоросли, тина имеются на поверхности одежды, в волосах. Образцы прилагаются. Волосы легко выпадают… отслоение эпидермиса, мацерация… отсутствие стойкой мелкопузырчатой пены у отверстий рта и носа… каких-либо телесных повреждений при исследовании трупа неопознанного гражданина не обнаружено…
Иван Саныч, вновь войдя на мелководье, осматривал мешок.
– Бечевочка у него тонкая, – проворчал Борис Ефимович, косясь на него, – что вам до этой бечевочки? Вот у вас суток пять болтался в озере труп с мешком на ноге…
– Из-под сахара, – вдруг заметил сержант.
– Это еще почему? – высокомерно осведомился самолюбивый медик.
– Сами смотрите. Липкий.
– А у вас тут оригиналы завелись. Нет бы задействовать бесплатный кирпич на шею, а прямо целый мешок добра не пожалели.
Посветив фонариком, вдруг уверенно заявил, что сахар-то, может, и был отменный, но разбодяженный.
– Мелом? – тотчас спросил Остапчук.
Борис Ефимович удивился до такой степени, что перевел фонарь – прямо ему в глаза.
– Виноват, это я от удивления. И часто у вас тут сахар мелом разбавляют?
– Определенного графика нет, – обиделся сержант, – сахар поставили частично в счет оплаты на текстильную фабрику, и в некоторых мешках он оказался перемешанным с мелом.
– Бывают такие совпадения, – поддержал Акимов.
Между тем Волин спросил Сорокина:
– Нет мыслей, кто это?
– У меня нет, – признался капитан. – Акимов, Остапчук?
Иван Саныч подтвердил:
– Имеется версия относительно личности. Сдается, это сменный инженер с упомянутой текстильной фабрики, фамилия его Хмельников.
– Знакомый? – спросил Симак.
– Встречались. Он на приеме как-то был, с жалобой, так и познакомились.
– На приеме, с жалобой, – повторил Волин, – то есть имел место конфликт и имеется, вероятно, причастное к нему лицо?
Саныч согласился и присовокупил:
– Лицо, возможно, причастное ему зуб попортило. Позволите, товарищ Симак?
Он, обернув пальцы платком, приподнял опухшую губу – так и есть, левый глазной клык был сколот, выглядел курьезно, как зуб овчарки.
– А, то есть у нас и подозреваемые есть, это хорошо, – резюмировал Волин. – Тогда пока, товарищи, и в кратчайшие сроки согласуем действия. Да, а вокруг, насколько можно судить, жилья нет?
Не было у Акимова никакого желания рот разевать насчет вечерней службы в подвале, на той стороне, но и не потребовалось: Симак углядел свет. Видимо, отбормотали они там свое и выползли, чтобы убраться восвояси.
– Вон у вас там кто-то.
– Церковь там, – с душевной болью признался Николай Николаевич.
– Неужели? – удивился Волин. – Настоящая или пятидесятники?
Сорокин попросил:
– Не шутите так больно.
– Я не нарочно. Просто поинтересовался, повылазили же. Так, а они могли что-нибудь видеть?
– Лейтенант Акимов, – позвал нетерпеливо Сорокин, – вы были там сегодня?
– Так точно, был.
– Чего отмалчиваетесь? Докладывайте.
– Докладываю, – послушно начал Сергей, – была вечерняя служба с молитвами и песнопениями, в составе двух человек – настоятеля двадцатки, гражданина Лапицкого Марка Наумовича, и Зои Брусникиной… – хотел было прибавить, что несовершеннолетней, но углядел красноречивый начальственный взгляд и поперхнулся. Сообщил лишь: – Товарищ капитан, они вряд ли могли что-то видеть, мероприятие в подвале шло, надземных помещений нет там.
– Ваше дело, товарищ лейтенант, доложить факты, а выводы будете делать не вы, – оборвал Сорокин. – Попрошу за мной.
…Заведя подчиненных в кабинет, капитан прикрыл дверь и разорался. Досталось всем: Акимову – за то, что не представляет рапорт, как положено, а мямлит и мнется, как старая дева у венца, Остапчуку, который все всегда рожает наполовину, хоть щипцы накладывай (Ивана Саныча передернуло), и обоим – за головокружение от успехов.
– По ошибке, по случайности одержали пару сомнительных побед – а гонору, как у Наполеона!
Капитан, наконец иссякнув, промокнул испарину платком:
– Требую серьезного отношения к каждому случаю! Запомните: никаких «мелочей», «фактиков» и «не важно, чего». По каким причинам не было доложено о том, что гражданин обращался с жалобой на угрозы?
В другое время Остапчук пояснил бы, что речь идет о том, что покойный ныне инженер жалобы строчил по любому поводу, что лицо, о котором идет речь, – не кто иной, как Андрей Рубцов, он же Пельмень, с сопливого возраста знакомый, по своему характеру не способный на такую операцию, как утопление с мешком сахара на ноге. Был у них конфликт по поводу того, что Хмельников – саботажник и дрянь – наступил на больную мозоль новой рубцовской зазнобе, ударнице-стахановке Тоське Латышевой, но это же дело житейское, за это не убивают.
В общем, много чего можно было сказать в свое оправдание, но было не время, поэтому Иван Саныч просто признал, что виноват.
– Прекращайте эти дела, – тотчас смягчившись, еще раз призвал капитан, но было и так понятно, что такого рода конфликты не заканчиваются убийством – которого, к слову сказать, может, и не было. Надо ждать вскрытия, экспертизы.
Сорокин вернулся к Акимову:
– Ну а ты что молчишь, товарищ лейтенант?
– Я докладывал, – кротко напомнил Акимов, – на службе присутствовал, вышел умыться, увидел тело в воде.
– И что там, на службе?
– Тихо. Песни поют, стихи читают.
– Стихи – это по-своему неплохо. Непонятно, что в такое время несовершеннолетняя Брусникина делает на культовом мероприятии.
Акимов хотел было культурно огрызнуться в том смысле, что суббота, вечер, иные детки по подворотням курят, а эта вот таким образом проводит досуг – но разумно решил смолчать. К тому же это он, Сергей, считает, что песенки попеть в поповской компании – это ничего страшного, если учебе не мешает, а многомудрый и опытный Сорокин может что-то другое иметь в виду. Может, это самое «ничего страшного» куда серьезнее целой флотилии утопленных сменных инженеров. Если эти двое – благостный, современный поп с паспортом и кучей разрешений-бумажек и эта вечно поддакивающая, но безобидная Зойка – и есть то, что в протоколах туманно именовалось ранее церковно-черносотенной повстанческой
