Бродяга вдруг подался вперед и крепко сжал колено викария.
– Я не мог ошибиться, – вскричал он.
– Хорошо, что вы ушли оттуда, – сказал викарий. – А то могли бы забыть обо мне и больше ничего не увидели бы, не увидели бы Марию, вот так.
– Нет, – возразил старый бродяга, хватаясь за полу своего пальто и показывая ее Анрелу. – Не в этом. Для этого слишком далеко.
– Слишком далеко?
– Слишком далеко. Она в одном из городов за лесом. В одном из маленьких городков со шпилями, которые выше ярко-синего леса. Я бы, верно, отправился туда, если бы не вы. Но тогда мне уже нельзя будет вернуться в это старое пальто. Может быть, когда-нибудь. Когда-нибудь. Но только не в этом.
– Ах ты, господи, – вздохнул викарий, пораженный контрастом между своими тяготами-бедами и ярко-синими горами со шпилями, сверкающими над яблонями, – сюда не очень-то хочется возвращаться.
– Сюда? Да тут лишь прах и пепел.
Задумав что-то, бродяга встал из-за стола и направился к двери.
– Вы куда? – спросил викарий.
– Искать, – ответил Перкин.
– Что? – не понял викарий.
– Да как всегда. Буду искать иллюзии. Эта увела всех ваших прихожан. Кто знает, она может и меня увести.
Старый бродяга говорил спокойно и рассудительно, тоном человека, не подверженного грезам. И смотрел в окно на гору Волд, светящуюся на солнце.
– Что же мне делать? Что мне делать? – спросил викарий.
– Сейчас нужны лишь иллюзии.
– Они ушли. Я потерял их, – сказал викарий. – В одиночку их не удержишь. – Он раскинул руки. – Никто не хочет мне помочь.
– Там много друзей, – отозвался Перкин, показывая на Волд. – Много иллюзий.
– Но ведь они вражеские! – воскликнул Анрел.
– Они ваши, если вы захотите.
– Как?
Но тут дверь захлопнулась, и Перкина как не бывало.
Викарий остался один. Теперь у него было достаточно времени для раздумий. Но о чем думать, когда все уже думано-передумано, и без всякого толка. Вот и Перкин, которому он так верил, который был его последней надеждой, подал ему неприемлемый совет: иди, мол, как бы это ни было против твоих желаний, на Волд, туда, где богопротивные обряды и языческие камни. Эта мысль крепко засела в голове викария, правда, помимо нее стремительно проносились и другие мысли, но их было слишком много, да и проносились они так быстро, что викарий не успевал освоиться с ними. Всю вторую половину дня он пробыл в опустевшем доме, отдавшись на растерзание своим мыслям. Около пяти часов послышался шорох гравия, потом кто-то вошел в холл, после чего открылась дверь и появилась Августа.
– Извини, – сказала она.
На самом деле она не просила прощения за то, что ушла из церкви и оставила викария одного, на это даже намека не было в ее голосе. Но ей было жаль мужа. Сама она как будто сбросила с себя груз беды, который становился все тяжелее и тяжелее день ото дня, пока ее лицо не стало похоже на маску из-за непосильного напряжения. А теперь напряжения как не бывало, и Августа наконец-то выглядела спокойной, словно покончила со страхами последних недель.
– Августа, – только и сказал викарий, не в силах придумать что-нибудь еще.
– Я была с тобой до конца.
Он молча смотрел на нее, и она опять заговорила.
– Я думала…
– Что ты думала?
– Я думала, ты тоже пойдешь.
– Я?
– Все так думали.
Неужели всё и вся за то, чтобы он отправился к Старым Камням за горой? Викарий молчал.
– Ты не придешь?
– Никогда.
– Жаль.
– Жаль! – воскликнул викарий.
– Они хотят принести в жертву быка. У тебя бы это хорошо получилось.
Викарий оглядел комнату, стены которой были украшены картинками на религиозные сюжеты и церковной утварью, освященными модой в несметном числе домов, так что они служили не только вере, но и современному ритуалу. И все же в доме священника негоже говорить подобное!
– Иначе они попросят Маддена, – продолжала Августа. – А он не подходит. Им не хочется, чтобы это делал мясник.
Сказав всё, Августа позвонила в колокольчик.
– Сейчас будем пить чай.
– Не стоило звонить. Никого нет.
– Нет, все уже вернулись.
Итак, Пан выиграл, подумал викарий. Однако не все еще ему сдались. По крайней мере сам он будет держаться.
Ну и что дальше?
Викарием завладела тоска, как это бывает с людьми, которые продолжают борьбу, но знают, что обречены на поражение.
Глава тридцать третьяУЛЫБКА ЭОЛИТА
За весь вечер викарий и его жена не обменялись и парой слов. Анрел был погружен в раздумья, а Августа, казалось, ждала, когда он примет решение, то решение, которого она ждала и которое у нее не вызывало сомнений.
А ему что делать? Не будь он священником, можно было бы всерьез подумать о том, что Августа сказала насчет быка, можно было бы последовать совету Перкина, прекратить одинокое противостояние и вновь найти счастье среди людей, внимая музыке, которая завораживала его не меньше, чем остальных.
На лице Августы больше не отражалось внутреннее напряжение; недавняя растерянность исчезла без следа.
Почему для нее все вдруг стало так просто? Иногда легкая тень недовольства из-за их обоюдного молчания пробегала по лицу Августы, но ее больше не терзала тревога. Почему для нее все ясно, тогда как он в понятия не имеет, где правильная дорога в темное будущее.
Наступило время ужина, а Августа продолжала молчать, ожидая от мужа простого «да», хотя оно совсем не казалось ему простым. Анрел сидел за столом мрачнее тучи из-за своих раздумий.
Потом они отправились спать; и почти тотчас поражение и отчаяние, пережитые викарием за день, усыпили его, так что он, убаюканный милосердной Природой, не слышал свирели, заигравшей сразу после полуночи, когда в небе поднялась ущербная луна. Что-то необычное проникло в его грезы и повело его через Волд в глубь веков, наполняя сны чудесами, куда как более значительными, чем знания Хетли; однако измученный человек продолжал спать. Лишь час спустя он проснулся и обнаружил, что Августы нет. Сначала он громко позвал ее, потом схватился за колокольчик, но в пустом и притихшем доме ему ответило лишь эхо, разнесшее по комнатам звуки его голоса и колокольного звона.
Опять викарий остался один.
И у него появилось настойчивое желание все обдумать. После сна голова была свежей и ясной. Однако чем дольше он думал, тем лучше понимал, что уже несколько недель всё думает и думает, а помощи пока еще ни от кого не дождался. Значит, пора действовать, хотя это вряд ли кому-то понравится. А как действовать?
