моего. Мне никогда не придется делать того, о чем ты сейчас просишь. Проклятие двойни – всего лишь пустое суеверие».
Первым, кого Суу встретила на ярмарке, оказался тот самый улыбчивый юноша, с которым когда-то она провела ночь. Он возмужал, а на груди красовалась деревянная бляшка с вырезанным на ней клыкастым барсом – символ племенной власти.
– Ты зайсан теперь? – поинтересовалась Суу, подойдя ближе.
Он наморщил лоб, вглядываясь в ее лицо, а затем расплылся в широкой улыбке.
– Полагается сперва сказать приветствие, нет? Здравствуй, Тюрген-Суу. Да, меня выбрали зайсаном. Твой рисунок принес мне удачу, благодарю.
– Я не на удачу рисовала его, – ответила Суу. – Я увидела твою судьбу. Так что моей заслуги тут нет. Но если ты так мне благодарен, то у тебя есть чем отплатить.
Он насмешливо приподнял бровь и глянул с прищуром.
– Плата осталась та же?
– Нет, что ты! – возразила Суу, отчаянно замахав руками, чем вызвала смех укокского Зайсана.
– Я все сделаю для тебя. Только попроси, – тихо сказал он, отсмеявшись.
Вокруг шумела ярмарка. Бойко кричали торговцы, ругались бабы, на разные голоса перекликались стада и табуны. Из разместившейся в конце ряда походной кузни слышались размеренные звуки молота, крепко целующего наковальню. Небо едва прикрылось облаками, не позволяя им собираться в тяжелые тучи и благословляя народ на удачную торговлю.
Зайсан ждал, глядя теперь с сочувствием. Он уже понял по потерянному виду Суу, что с ней что-то приключилось.
– Однажды ты звал уехать с тобой… – начала она и осеклась.
– Да, но я теперь женат и не собирался брать наложницу, – смущенно ответил Зайсан. – У нас это не так часто встречается, как в большом стане…
– Я на это и не надеялась. – Суу пожала плечами, изображая равнодушие. – Просто возьмите меня с собой, когда отгремит ярмарка.
– Чем же мил стал тебе промерзший Укок? – усмехнулся он, скрестив руки на груди.
– Каан изгнал меня. Не спрашивай, за что. Мне некуда пойти.
– Каан? – удивился Зайсан. – Что ж, ладно… Найти мужчину, который захочет взять тебя женой? Есть несколько на примете. Не очень молодые, правда, но…
– Не надо, – перебила Суу. – Позволят ли обычаи твоих людей жить женщине одной?
– Позволят, – неуверенно ответил Зайсан.
– Тогда помоги мне выбрать все, что понадобится для жизни с вами. К счастью, мы на ярмарке. И мне нужна спокойная лошадь.
«На которой я не умею ездить», – добавила Суу мысленно.
Зайсан озадаченно кивнул.
Кроме теплой одежды и прочего Суу зачем-то выменяла задорого отрез диковинного молочно-белого шелка. Подобной ткани, широкой и нежной на ощупь, она еще не встречала. Торговец привез ее из краев, что южнее земель желтолицых людей, искусных в изготовлении обычного шелка. Те люди, говорил он, тоже украшают свои тела узорами, но только в виде цветов и растений. Суу не была охотницей до нарядов, и отрез так и остался лежать у нее без толку до поры до времени.
С опустевшим сердцем покидала Суу родную землю. Отчаянно сжимая бедрами конские бока, чтобы не свалиться, она для пущей верности еще и вцепилась в гриву. Почти сразу заболела поясница. «Мне нипочем не добраться живой до зимних пастбищ», – думала Суу.
Она ехала прямо позади Зайсана, и ее угрюмый гнедой нетерпеливо тыкался мордой в круп его белой лошади. Зайсан часто оборачивался, проверяя, в седле его подопечная или конь уже идет пустой. На его лице при этом читалась искренняя забота, а губ касалась все та же знакомая летучая улыбка – безотчетная и светлая. Суу сосредоточилась на дороге, чтобы снова не попасть под невольные чары Зайсана.
По правую руку навстречу их каравану стремила ярко-бирюзовые воды Великая река, которую, как всегда, злило, что по осени она мельчает. Вот и пенилась своенравная красавица, и рокотала, и колотилась в приступах ярости о попадающиеся на пути камни. Перерезая реку от берега до берега, за путниками бежал по воде золотой мост, перекинутый заботливым солнцем. Его сменяло лунное серебро, когда приходилось ехать ночью.
Темную хвою тянущихся по обе стороны хребтов расцвечивали веселыми осенними красками березы, еще сохранившие листву. Суу нестерпимо хотелось поглядеть на это весной, когда вместо теперешней желтизны придет молодая клейкая зелень, а сосны ни на оттенок не изменят свой строгий наряд.
Суу нервничала, если приходилось ненадолго пускать лошадей рысью. Все вокруг нее сидели на спинах скакунов, будто выкованные умелым кузнецом. И только ее, чужачку, подбрасывало на три пальца при каждом ударе копыт о землю. Она мечтала упереться во что-нибудь безвольно болтавшимися ногами[38], а на привалах сразу вытягивалась на одеяле, давая отдых измученному телу.
В один из бесконечных дней конь Суу задумал потягаться скоростью с осенним ветром. Он рванул вбок и вперед, теперь отставая от лошади Зайсана всего лишь на одну голову. Тот бросил быстрый взгляд назад и резко вытянул руку в сторону. Суу вскрикнула и зажмурилась, но конь, увидев перед носом ладонь Зайсана, тут же сбавил шаг. Зайсан опустил руку, только убедившись, что упрямое животное оставило попытки вырваться на свободу и заняло свое место в караване.
Укокские женщины с интересом и без тени неодобрения разглядывали пришлую незнакомку, которая не участвовала в приготовлении пищи, но поглощала ее с завидным аппетитом. Зайсан сказал, это великая шаманка, а поскольку имени своего она не называла, то Шаманкой ее меж собой все и величали. Совсем как ту, что научила ее премудростям гадания. Суу была не против. Она твердо решила нарушить обещание и предсказывать всем, кому это действительно необходимо.
Камни теперь понятнее объясняли ей, или же она сама научилась их слушать. Она видела исчезновение своего народа, рассеявшегося по земле и растворившегося в других племенах. Наблюдала стычку воинов большого стана со случайно забредшими в их края степными чужаками и мгновенную смерть Кызыл-Кана от руки врага, коварно подкравшегося со спины и затем снявшего с мертвого каана скальп, чтобы похваляться им перед своими, когда все закончится. Созерцала разоренные, оскверненные курганы предков и тела родных, порубленные грабителями на куски, чтобы легче было снимать дорогие украшения. Переживала наперед годы забвения и отголоски правды в еще не придуманных легендах.
Все это рассказывали камни. А в самые безоблачные ночи они в точности копировали расположение камней небесных, брошенных на черное покрывало Судьбой – самой искусной гадалкой. В такие ночи Суу снова видела далекую звезду и девочку с черными косами. Сердце заходилось от сладкого томления и тоски по тем, кого она потеряла, и тем, кого еще не встретила.
В последнюю ночевку перед прибытием на Укок камни показали, что однажды она, Тюрген-Суу, отнимет у брата что-то настолько ценное, что с лихвой утолило бы любую жажду мести. Вот только от такой жажды она не страдала.
Суу покачивалась вперед-назад, бездумно перебирая и перекладывая предательские камни, когда Зайсан присел рядом на корточки.
– Не пожалела еще, Тюрген-Суу? – Он протянул ей сушеную рыбину. – Нужно было идти с кем-нибудь, кто не забредает так далеко, да еще труднопроходимыми путями.
– Ты можешь спать верхом на идущей лошади? – невпопад спросила Суу, надломив рыбу поперек хребта.
– А что, похоже на то? – засмеялся Зайсан. – Спать не спать, а вздремнуть немного могу.
– Я не жалею, что выбрала твое племя. Я ко всему привыкну. Мне очень нужно идти туда, куда идете вы. Только так я… – Она осеклась. – Не зови меня по имени больше. Твои люди называют меня просто Шаманкой. Зови и ты.
– Ты решила отречься от имени? – Зайсан непонимающе уставился на собеседницу.
– От прошлого женщины по имени Тюрген-Суу – изгнанницы, – уточнила она. – Но ты помни, как меня звали, хорошо? И еще один человек будет помнить, как бы ни хотел забыть. Этого достаточно.
Зайсан согласно кивнул.
Старая Шаманка привычным движением встряхнула тряпицу с камнями. Вообще-то не такая уж она была и старая. Но волосы побелели до срока, а кожа лица, вечно открытого грубым ветрам, обвисла
