голыми старушечьими шеями, и других, сутулых, с нашлепками между глазок.
Сотни их, взявшись невесть откуда, спускались с неба; распахивая крылья, вперевалочку подбирались к лежащим в обломках телам. Этих, сутулых, со сморщенными шеями, крупа не интересовала, и в жадном многоголосом клекоте тонул отчаянный крик спятившего кота.
Торжествующие птицы слетались со всей земли, и дымилось в небе тяжеленное солнце, и грязные потоки ползли из-под взломанных асфальтовых глыб.
Потом шар солнца, раскалившись, начал заваливаться за дальний остов, и перед тем как настала ночь, длинная тень казармы, помедлив, протянулась по Полю, съедая асфальтовые разломы, оскалы руин, останки большеголового мальчика, лежащего посреди Поля, отвратительную птицу на плечах у него.
И тогда единственный на многие километры вокруг человек вскинул кулаки к небесам — и огромные тени рассекли растрескавшуюся желтую равнину, настигли ползущую у самого горизонта колонну.
— Будьте вы прокляты! — хрипло крикнул человек. — Будьте вы все прокляты.
1985
Человек с плаката
Под утро пошел дождь. Он пошел с небес, забросанных рваными облаками, и ветер подхватывал его и швырял на кубики многоэтажек, на пустой киоск «Союзпечати», на огромное полотнище плаката у проспекта.
На плакате было что-то написано метровыми буквами, и стоял над буквами человек, уверенным взглядом смотревший вдаль — туда, откуда по серой полосе скатывались в просыпающийся город грузовики.
Дождь хлестал плакатного человека по лицу, порывы ветра пронизывали насквозь его неподвижную фигуру, и, промокнув до нитки, он понял, что больше так не выдержит ни минуты.
Осторожно поглядев по сторонам — проспект был сер и пуст, — человек присел на корточки и спрыгнул с плаката. Поежился, поднял воротник немодного синего пиджака и, наворачивая на ботинки пласты грязи, запрыгал к ближайшему блочно-панельному дому.
Во втором подъезде этого дома, обняв метлу, курил дворник Курдюков Степан Семенович. Увидев бегущего, он открыл не полностью укомплектованный зубами рот, отчего папироска, повисев на оттопыренной губе, кувыркнулась вниз. Курдюков охнул и прижал к стеклу небритую физиономию. Скосив глаза, он попытался навести их на резкость, но бегущий в размерах не уменьшился.
Человек с плаката вбежал в соседний подъезд и огляделся. Было темно. Он потянул носом — несло скверностью. Нахмурившись, человек пошел на запах, но тут же остановился. В неясном свете на исцарапанной стенке четко виднелось слово. Человек прочел его, шевеля губами. Слово было незнакомое, не с плаката. Человек поднялся на лестничную площадку, внимательно рассмотрел раскрошенный лампочный патрон и доверху забитое помойное ведро и уставил вниз указательный палец.
— Грязь и антисанитария…
Голос у человека был необычайно сильным.
— …источники эпидемии!
Сказавши это, он решительно отправился вниз.
Человек с плаката шагал по кварталу. Дождь лупил по его прямой фигуре, тек по лицу и лился за шиворот, но воспитание не позволяло отсиживаться в тепле, мирясь с отдельными еще встречающимися у нас недостатками.
— Образцовому городу — образцовые улицы и дома! — сквозь зубы повторял человек, и крупные, с кулак, желваки двигались на его правильном лице. Он шел, перешагивая кипящие лужи, и в праведной ярости уже не замечал разверзшихся над ним хлябей небесных.
Тщетно пытаясь сообразить, который час, Павел Игнатьевич Бушуйский протяжно зевнул и щелкнул выключателем. Почесывая грудь под байковой пижамой, приоткрыл дверь. В полутьме лестничной клетки взору его предстали ботинки шестидесятого размера, заляпанные грязью брюки и уходящий наверх пиджак.
— Здравствуйте! — раздался из-за верхнего косяка сильный голос.
— З-з… здрас… — выдавил Бушуйский, прирастая к половику.
— Вы начальник ДЭЗ-15?
От этого простого вопроса во рту у человека в пижаме сразу стало кисло.
— Ну я, — сказал он.
Мокрый, грязный, невозможного роста и совершенно незнакомый ему гражданин нагнулся и вошел в квартиру.
— В чем дело, товарищ? — теряя при отступлении шлепанцы, спросил начальник ДЭЗ-15.
— Нуждам населения — внимание и заботу! — надвигаясь на него, объявил вошедший.
Павел Игнатьевич ущипнул себя за костлявую ляжку, но проснуться второй раз не получилось.
— Что вам надо? — спросил он, стараясь опомниться.
— Товарищ Бушуйский! — голосом мокрого гражданина можно было забивать сваи. — Работать надо лучше!
От подобного хамства Павел Игнатьевич пришел наконец в себя и уже открыл было рот, чтобы посулить вошедшему пятнадцать суток, но поглядел ему в глаза — и раздумал. Что-то в выражении этих глаз остановило его.
— Сегодня лучше, чем вчера, а завтра лучше, чем сегодня! — пояснил свою мысль гражданин и, положив пудовые руки на плечи Бушуйскому, крикнул в ухо, как глухому: — Превратим наш район в образцовый!
Начальника ДЭЗ-15 отличала большая
